Читать книгу "Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами - Франсиско Усканга Майнеке"

деятельность с написанием блестящих эссе на тему культуры и политики: в одном из них даже осмелился выступить с открытой критикой капитализма, ярким представителем которого сам и являлся. Вращаясь в высших кругах берлинского общества и на равных общаясь с сильными мира из политических и экономических сфер, а также пользуясь уважением в интеллектуальных кругах, Вальтер Ратенау был самым настоящим образцом культурного и либерального буржуа. Кроме того, Ратенау, открыто заявлявший о своем патриотизме, представлял собой идеальный образец этнической ассимиляции, – что вызывало особую ненависть ультранационалистов.

Во время войны Ратенау предложил свои услуги правительству, возглавив управление по поставкам сырья для решения критически важных задач преодоления британской блокады. После заключения мира он принял решение уйти в политику, чтобы помочь восстановлению страны. Ратенау приложил руку к созданию Демократической партии Германии – прогрессивного либерального объединения, которое участвовало в различных правительственных коалициях в первые годы существования Республики. Он был экспертом в экономике и превосходно умел вести переговоры. Одной из его первых задач стало сдерживание нарождающейся инфляции; затем Ратенау занялся вопросами репараций по результатам войны. В январе 1922 года канцлер Карл Йозеф Вирт назначил Ратенау министром иностранных дел. Его главной задачей стало сближение с другими державами для вывода Германии из изоляции. В апреле того же года Ратенау подписал Рапалльский договор – соглашение о дружбе и сотрудничестве с Советской Россией. Для него это стало крупным достижением на международной арене.

Первым и последним.

Через несколько дней после подписания Рапалльского договора на одной из сессий Парламента депутат Карл Гельферих обвинил Ратенау в продаже Родины врагу. Гельферих, член реакционной и антисемитской Немецкой национальной народной партии, был одним из главных приверженцев «легенды об ударе ножом в спину», согласно которой капитуляция Германии произошла не вследствие военного поражения – «немецкая армия не знала поражений», – а из-за недостаточного патриотизма, коварства левых партий и саботажа со стороны еврейского интернационала. После нападения Курт Тухольский, самый популярный и уважаемый журналист Германии тех лет, обвинил Гельфериха в том, что он являлся фактическим инициатором этого преступления, превратив министра в идеальную мишень для организации «Консул». Тухольский был близок к истине: Ратенау был евреем, имел левые взгляды, а Гельферх сделал из него предателя из предателей. Эрвин Керн и Герман Фишер совершили убийство и умерли в уверенности, что послужили на благо Родине.

Но вернемся в кафе. Мы оставили там Джона Хёкстера, рисующего за своим привычным столиком. Да, скорее всего, он не пошел на панихиду, потому что Хёкстер теперь не интересовался политикой. В юности это увлечение было больше, но тоже не столь значительным. Как не интересовался он и деньгами: после школы Хёкстер отказался работать на семейную фирму – его отец был богатым еврейским коммерсантом из Ганновера – и уехал в Берлин учиться в Школе искусств и ремесел. Он работал в мастерской художника-импрессиониста Лео фон Кёнига, но через несколько месяцев ушел в поисках иных способов самовыражения. Сотрудничал с журналом Die Aktion, принимал участие в цикле лекций «Неопатетического кабаре» – одного из главных апологетов экспрессионизма в Германии. Нет достоверной информации о том, каким образом и почему, но через несколько недель после того, как он был призван к участию в боях Первой мировой, Хёкстер был уволен из армии. Затем открыл свой собственный журнал, Der Blutige Ernst, что переводилось как «Кровавый Эрнст» или «Кровавая серьезность», – сатирический еженедельник, поставивший целью совершить «авангардную революцию» в мире искусств. Ему удалось опубликовать два номера, однако после он передал бразды правления своему партнеру, историку искусств Карлу Эйнштейну. Затем выпуск и вовсе пришлось прекратить. Хёкстер был не слишком постоянен в своих проектах. Так он стал художником, работающим в кафе, – сначала в «Западном кафе», а после и в «Романском».

Он практически жил в них, время от времени делая свои наброски за привычным мраморным столом. Иногда Хёкстер занимался написанием стихов. В одном из его любимых стихотворений говорилось: «Перед Богом и официантами мы все равны». В газетах он читал только первую полосу, вскользь, и изредка страницы, посвященные культуре. Газеты нужны были ему в основном для того, чтобы рисовать на полях: чаще всего речь шла о портретах клиентов или карикатурах, однако на том экземпляре Berliner Tageblatt от 25 июня 1922 года он, вероятно, набрасывал изображение Оскара Уайльда. Портрет только что заказал редактор Хёкстера, Пауль Штегеман, которому тот понадобился для обложки новой книги («Священник и послушник»), трагической истории о запретной любви между молодым приходским священником и мальчиком-служкой четырнадцати лет. В наши дни мы знаем, что автором был Джон Фрэнсис Блоксам, но в 1920-х годах этот рассказ приписывали Оскару Уайльду.

Штегеман был одним из ярых сторонников экспрессионизма и дадаизма в Германии. В каталогах его изданий фигурировали такие имена, как Курт Швиттерс, Жан Арп, Вальтер Зернер и Клабунд. Помимо этого, он публиковал много эротической литературы, в основном гомосексуального характера, из-за чего у него возникали проблемы c полицией нравов: незадолго до описываемых событий у него конфисковали книжечку стихов непристойного содержания Поля Верлена. Однако Штегеман не падал духом. Его девизом было «лезть из кожи, чтобы опубликовать как можно больше хаоса, от Лао-цзы до дадаистов». Это был неугомонный и бесстрашный издатель, завоевавший признание и уважение в артистических и литературных кругах Берлина. Однако у него был один недостаток: он мало платил.

Гонорар за картинки и карикатуры, которые Хёкстер рисовал для Штегемана, позволял лишь снимать каморку, чтобы было где переночевать. Но Хёкстеру еще нужны были средства на ежедневную дозу морфина, которую он вводил себе в уборной кафе. Врачи были уверены, что горб у него вырос именно из-за этого. Однако Хёкстер не соглашался, говоря, что горб возник вследствие того, что жизнь его была тяжелой ношей, как у Квазимодо, – кафе он называл своей колокольней.

Черный лебедь

1923

В коробке, оставшейся от переездов, где находилась забытая банкнота в сто тысяч марок, лежала также папка с бумагами и документами моего прадеда. Это были свидетельство о рождении 15 июня 1873 года в Бреслау (ныне Вроцлав); диплом инженера Дармштадтского университета; диплом доктора философии Университета Фридриха Вильгельма в Берлине; свидетельство о браке, выданное округом Шарлоттенбург мэрии Берлина, и документ о венчании в Мемориальной церкви кайзера Вильгельма; меню свадебного банкета, с рислингом 1893 года и десертом Bomba Savoy; свидетельство о службе в армии в качестве командира колонны снабжения, базирующейся в Вердене. В папке также и портрет его прадеда Христиана Готфрида Даниэля Нес фон Эзенбека, ботаника, специалиста по пресноводным водорослям, который состоял в переписке