Читать книгу "Аркан / Ежовые рукавицы - Мара Вересень"

палату о возобновлении лицензии.

Вот унылый гуль, все радужное испортил. Ведьмачье злорадство тут же подкинуло картинку, как инквизитор будет маяться со своим саквояжем без ручки, и я, дойдя до края стоянки, даже обернулась на это посмотреть…

Ладно, он меня сделал. Почему всем вокруг бытовая магия дается на порядок лучше, чем мне? Тяжело быть ведьмомагом…

Узнавать новое внезапно тоже бывает… внезапно. Причем это новое я не узнала. Стояла перед двухэтажным строением и не слишком культурно изумлялась. Где? Где забор до пупка, где косоватая крыша и раздолбанное крыльцо? Где тропинка, ведущая в обход здания к другому крыльцу, служебному, с интригующей табличкой “для”? Где вытянутая огурцом стоянка, на которой магмобили Х и Э старались друг дружку переблестеть полировкой? Где косящая воротцами стоянка служебная с набором раритетов? И где, глядь, все остальное родное и горячо любимое прочее? Может меня не туда привезли?

— Гарпия!

Хух… Туда… Но… Пышко? Он же в 1-ом работал?

— Гарпия! А я все утро только тебя и жду! Да!

Хоббит скатился с крыльца и радостно тискал меня в обе руки… ну, куда достал. Так-то хоббиты не очень высокий народец.

В общем… Не знаю, куда катится мир, но в этом новом Восточном, объединенном, у меня был! собственный! кабинет! И не конура даже, как когда-то в Корре. На втором этаже. И я заподозрила мироздание в авансовой раздаче плюшек. Ибо. Если взять 1-е Восточное и 2-е и первое со вторым сложить…

— Доброго денечка, мастер Холин, — пробасило у меня за спиной, — а я вот туточки мимо шла и вспомнила.

Думаю, понятно, почему мне было страшно оборачиваться. А Пышко я потом как-нибудь неожиданно отомщу, когда он забудет. Главное, самой не забыть. Отомстить не забуду, могу забыть, за что.

Я более или менее устроилась и даже вернула историческую чашку во владение семейства Холин. Надо будет потом ее проверить, а то Став (его кабинет через стенку) как-то подозрительно легко мне уступил. То ли плюнул туда, то ли “прилипайку” навесил или “лизуна”. Зато дал мне подписать кучу бумаг, и когда я уже с трудом отличала спящее от мертвого, а лево от сзади, старший мастер-некромант арГорни (теперь я наконец буду знать, как его фамилия!) сжалился и отпустил, напоследок сунув мне листок с расписанием в верхнее укромное место.

— На магфон тоже придет, — ерничал Став, — но так целее будет и надежнее.

— Стукну замначу, что вы мне руки на святое возложили, и он вас пошлет, тоже очень надежно, а целым или фрагментарно, это уже как настроение будет.

— Будет хорошее, — ржал Став. — Ты ему кесов, главное, не жмоть.

Дались ему эти кексы… Надо будет принести. Все равно “за отпуск” уже намекали.

За время пути к дому от обилия впечатлений и полученной информации волосья улечься не успели, поэтому я постояла в скверике у желейного дерева, где у меня с Маром случился первый контакт, а когда, наконец, вошла во двор, то обнаружила там дитя тьмы номер один в странной позе. То бишь головой в кустах.

…Рикард Лайм Холин, счастливо освободившись после занятия обязательного нашел себе занятие интересное и потенциально наказуемое. О значении слова он у отца спрашивал. Папа сказал, что это значит “с большой вероятностью, но не обязательно” и еще посмотрел этак пристально. Особенно после вчерашнего попадоса с домашкой, которую Лайм сделал, а куда записал — забыл, за что был отмечен “неудом” в ведомости, а папе вдруг вздумалось именно в этот деть бдительность проявить и в сете-журнал школы нос сунуть. Лайм простоял навытяжку перед отчим взором, мужественно перенес разбор ситуации и нарисованные перспективы (про перспективы надо у Дары спросить, она рисует, ей виднее будет) и даже заинтересовался слегка, когда дело дошло до рукавиц. Тут воображение спасовало. Нет, технически он вполне себе процесс понимал, а вот практическая сторона озадачивала. Тем более, здесь у Лайма тоже интерес был. И очень даже шкурный (хорошее слово, взрослые, вообще много любопытных слов говорят, если им не мешать). Не применительно к рукавицам интерес, а применительно к его собственной шкуре.

Лайм любил животных. Разных. В последнее время он особенно ежей любил. Дом мелкую живность гонял, но Лайм знал, как протащить так, чтоб дом не заметил. Да и этот, городской дом, был глуховат, не то что старый дом в Иль-Леве, где мама родилась. Так просто не проведешь. А в этот, если к себе поближе спрятать, можно провести. Тут как раз конфликт и назрел (про конфликт Лайм сам в сети поискал, но мало что понял, только то, что вещь — неприятная, вроде гнойника, тот тоже, когда назревает и лопается, фу какое).

Конфликт был между Лаймовой шкурой и ежиной. Ежиная кололась, когда он первого приятеля в дом пронес. Потом решил, что ежу нужно с кем-то ежиные проблемы обсуждать и принес еще парочку. Или три. Мама с папой говорили часто, что три — самое хорошее число. Вобщем, ежей как-то стало девять. Так что остроту конфликта Лайм прочувствовал хорошо. А потом вдруг неуд и папино обещание.

— Кыш, кыш, давайте идите, — подпихивал Лайм ежиный выводок поглубже в куст. — А то папа сказал, что будет держать меня в ежовых рукавицах, а я же вас не держу? Вот и меня не надо.

Папа слов на ветер не бросал, даже те, что говорить неприлично. Это даже мама знает. И Дора. Дора вообще много чего знает, но молчит. Девчонки все хитрые. И чем старше, тем хитрее. Хорошо, что Дора его младше, и они с ней на равных. А если что, Най выручит.

Най тоже хитрый, потому что эльф. Только Най не все время в Нодлуте, приезжает на каникулы. У эльфов странная школа. Как курс закончил, так и каникулы. Курсы разные, бывают месяц, бывают неделю, один раз Найниэ полгода не приезжал, но после этого курса ему разрешили без ограничителя ходить. Досрочно. Най похвастался, а потом добавил, что это только до первого косяка. Но если испытательный период выдержит, то совсем можно не носить. У Лайма и с ограничителем косяки случались. С ежами этими вот. И Лайм даже сомневался, это он сам случайно виноват или один из принесенных ежей уже таким был. Странным. Из-за ограничителя Лайм не всегда мог точно отличить мертвое от живого, если оно бегало.

Вообще вокруг странного много. Найниэ странный стал. Папа вокруг дома отвратительный круг рисовал. Один