Читать книгу "Время вороньих песен - Мара Вересень"

гулять бы пошла, несмотря на выпирающие корни, или даже как раз из-за них, чтоб нечаянно упасть прямо в его гла… Ладно, он все равно слишком хорош для такой, как я.

– Надеюсь, эти стервятники там ничего не трогали? – эхо в пустом холле гуляло просто великолепно и в столовой все было слышно. 

– Как ты и просил, но что ты хочешь там найти, все осмотрели уже не единожды, и ты сам в том числе. 

Выходит, господин из надзора здесь не впервые. Но ничего удивительного, что я его не запомнила. В тот день, когда все произошло, в усадьбе резко стало столько народа, что у меня случился социальный шок, и к вечеру лица дознавателей слились в один аморфный лик. Я, кажется, только на инквизитора реагировала, и то только потому, что он был в бордовом, а не в черном или темно-синем, будто снегирь среди ворон и галок.

Как только исчез раздражающий фактор, я быстро закончила с бумагами. О том, что усадьба, все, что в ней есть, и земля, на которой она стоит, больше не является собственностью семьи Арденн, мне сообщили еще в день кончины Огаста. Теперь Дат-Кронен принадлежит инквизиции. Самое время порадоваться, что покойный супруг меня в завещании даже не упомянул. Не знаю, чем он руководствовался, но явно не добрыми помыслами и заботой о моем будущем. Вот и вышло так, что долги остались при нем, а подаренная его матушкой лавка – при мне.

1.6

Руководствуясь позицией пепел к пеплу, попросила Бальцу растопить камин в холле. К чему теперь уж дрова экономить? В процессе реквизирования дом выстудили до звона, и после бумажных дел у меня зуб на зуб не попадал. Господа представители властей так и сидели в пальто, а я, как дура, в своем вдовьем платье, которое ни теплое ни разу, пусть и по-традиции максимально закрытое. Зато я в черном очень стройная. Теперь мне придется долго стройной быть. Может даже еще постройнею, потому что совсем не представляю, на что мне дальше жить. 

Сейчас бы самое время поскорбеть, благо, поводов хоть отбавляй, но дела до моей скорби никому не было, вот я и не скорбела. Хотя нервничала изрядно. Столько полярных эмоций кого угодно переживать заставят: некромант с карамельной фамилией и его желчный товарищ, урчащий котом вампир с незаметным помощником. А когда я нервничала, то доставала из комода блокнот для эскизов, пару угольных карандашей, стащенных из кабинета Огаста, и рисовала, не слишком следя за тем, что именно. В голове в этот момент делалось пусто и спокойно, что мне, собственно, и было нужно.

Дверь я оставила приоткрытой, чтобы слышать, когда отправившиеся наверх некромант и надзоровец спустятся. Не знаю, что было в этих комнатах, вернее, комнате и ванной, прежде, до моего появления в доме, но стоило плотно прижать двери, как все внешние звуки пропадали. И действовало это в обе стороны. Я как-то даже поорала ради эксперимента и в свое удовольствие. Никто не бросился проверять. Результат, конечно, сомнительный. Бальца могла не услышать, потому что кухня далеко – три стенки и холл с коридором, а Огасту – просто было все равно. Ему делалось не все равно, только когда я являлась денег просить. Ну, может еще в первый день месяца, что тоже сомнительно. Не верить орке у меня оснований не было, но почему-то верилось с трудом. Не чувствовала я с мужем близости, ни душевной, ни прочей.

Однако моя регламентированная календарем интимная жизнь внезапно обрела подтверждение.

Сначала я услышала голоса и шаги. Не понимаю, какой чер… Демон. Не понимаю, какой демон меня дернул вскочить и бросится к двери, но она распахнулась практически в то же время. Искры из глаз я не только увидела, но кажется, даже почувствовала. А еще почувствовала, какой твердый у калача подбородок, не чета подбородку господина Арденна, чтоб ему не вставалось. Мне тоже хотелось прилечь. Вот прямо в подставленные руки маджена Холина. Естественно, что блокнот тут же был мною безжалостно уронен, чтоб не мешал. А что? Я скорбящая вдова и мне поддержка нужна, пусть и так внезапно.

Едва не лишивший меня сознания надзоровец пошатнувшееся тело проигнорировал, если не считать процеженной сквоз зубы брани, стремительно направился к окну и с видом весьма удовлетворенным подцепил что-то с подоконника. 

– Полагаю, незачем ждать до завтра, – высокомерно заявил мужчина. – У меня достаточно полномочий для оглашения обвинения.

– Не слишком ли? Из-за пары зернышек риса на столе в кабинете, – слегка засомневался некромант. 

У маджена Холина замечательный голос и теплые руки, даже горячие. А в открытую дверь из коридора сырым воздухом тянет и от него по спине озноб. Или это от взгляда Пешты? Собственно, разницы между этими двумя явлениями совершенно никакой. 

– Их могла и служанка обронить, – резонно заметил Холин.

– Могла. Но и госпожа Арденн тоже. И пару зернышек риса, – он с мерзким скрипом провез пальцем по подоконнику, подцепив очередное, только ему значимое доказательство, – и пару капель крови. Или не пару, а чуть побольше, много больше… Вы ведь навещали мужа той ночью?

– Не ваше дело, – возмутилась я.

– Всем сердцем на это надеюсь…

– А оно у вас точно есть?

Надзоровец растянул губы – его щека странно дернулась, будто мышечный спазм, а не улыбка, – и полез под отворот пальто, мигнувший значком надзора. Проверять наличие упомянутого органа?

Вместо сердца там оказался слегка замятый циркуляр, благодаря которому моя жизнь снова совершила головоломный кульбит. Даже внезапная смерть Огаста на нее не так повлияла, как эта гадкая бумажка.

– Госпожа Огаст Арденн, Малена, урожденная Двирен, нола. Настоящим вы обвиняетесь в покушении на убийство вашего мужа господина Огаста Арденна и (или) в содействии оному… Так, это неважно… А, вот… На время ведения следствия Управлением магического надзора при конгрегации и Королевским судом Нодштива вам будет назначен надзирающий офицер. Вам надлежит сообщить представителю УМН о месте проживания и до вынесения приговора не покидать указанное место без сопровождения и соответствующего распоряжения. 

Симпатичный некромант отпустил мои плечи и сделал шаг назад. Все верно, к чему убийце, даже предполагаемой, чьи-то теплые руки? Я в замешательстве посмотрела на свои. Царапина выглядела даже не царапиной, старым поджившим шрамом. И чесалась так же, стоило о ней вспомнить. 

Оглянулась. Трость стояла у кровати. И я тоже осталась стоять, где была, хотя колено уже принялось