Читать книгу "Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина"
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женщина подошла. Старец принял из ее рук берестяную посуду, спросил: кипячена ли вода?
– Нет, батюшка. Речная.
Старец вылил воду. Лопарев вскрикнул.
– Погоди, сын Божий. Нельзя сырую пить-то, коль ты обгорел изнутри.
IV
Долгим показался колоднику путь до того места, где находилась телега.
И вдруг, сразу, промеж двух рябиновых прибрежных кустов увидел он спокойную синь речной воды. Рванулся, но мужики удержали.
Над степью, за рекой, вставало солнце вполкруга, и тени от берез отпечатались длинные, пронизанные багрянцем. И небо розовело, и степь, и птицы, перелетающие с дерева на дерево. Певучая звонкость как бы призывала к движению и радости. В поределой роще виднелся пригон для скота, оттуда шли женщины с подойниками, повязанные платками до самых бровей, украдкой взглядывая на небывалого человека в кандалах.
Отроки в длинных холщовых рубахах и без штанов шли следом за Лопаревым, покуда не оглянулся один из бородачей и не погрозил батогом.
Замычали коровы. За Ишимом кочевники в малахаях, рассевшись на берегу, курили трубки.
Лопарева подвели к телеге и усадили на сухое, шуршащее сено под холщовым пологом.
Старец сам подал кружку с кипяченой водой, Лопарев выпил ее одним махом.
– Еще!
– Погоди ужо, раб Божий. Который день без воды-то?
– Четвертые сутки. Кружил по степи, пять раз выходил на один и тот же курган.
– Ишь ты! Нутро перегорело, значит. Сушь, жарища. Не тебя ли Анчихристовы слуги искали третьеводни? При шашках, конные. Наехали на наше становище. Допытывались: не прячется ли государев преступник. Разумей потому, как экую напасть обойти. И мы поможем. Как твое имя-прозвание от Бога и родителя?
– Александр, Михайлов сын, Лопарев по фамилии.
– Из барского сословия?
– Из дворян. Мичманом служил, по суду разжалован и лишен всех званий…
Старец что-то припоминал, поглаживая бороду.
– Слыхивал Лопаревых. Когда еще парнем ходил, на барщине хрип гнул у помещика Лопарева в Орловской губернии. Не из Орловщины?
Лопарев будто испугался.
– Толкуй правду, человече! Когда я проживал на Орловщине, тебя на свете не было. Может, дед твой? При военном звании состоял.
Лопарев признался, что дед его, Василием Александровичем звали, действительно «при военном звании состоял»: служил полковником у Суворова. Умер в своем имении на Орловщине.
– Имение-то Боровиковским прозывалось?
– Боровиковским.
– И деревня там – Боровикова?
– Боровикова…
Старец покачал головой:
– С той деревни и я. Там, почитай, все из Боровиковых состоят. Слыхивал, может, от деда, как он выиграл в карты именье и три деревни в придачу? Семьсот душ на карту взял! Эх-хе-хе! Житие барское да дворянское. Родитель мой Наум Мефодьев, тоже по прозванию Боровиков, старостой был, когда помещик проиграл крепостных твоему деду. Слово такое сказал – два помещика взъярились, яко звери лютые. Палками бит был нещадно за слово и тут же смерть принял. Несмышленышем был тогда, а помню, как кровью изошел батюшка мой.
– Помилуй, Господи! – разом перекрестились бородачи.
– Господь милует, да зверь год от году лютеет, – проговорил старец. – Стал-быть, земляки мы с тобой, Александра, Михайлов сын. Ишь ты! Земля-то велика, да люди текучие.
Обращаясь к бородачам, наказал:
– Погрозите чадам своим, женам своим и всей общине, чтобы никто не подходил к телеге. Никто из вас не видывал кандальника и слыхом не слыхивал. Где Микула-то?
– Микула-а-а! – гаркнули в три глотки.
– …ку-ла, ку-ла-а, – отозвались кочевники с того берега.
Старец плюнул в их сторону.
– Ипеть зырятся, нехристи, собакины дети!.. Мы тут с осени. Травой запаслись для скота, в землю зарылись. Ходоков послали на Енисей-реку. Сказывают: места там как вроде наши, Поморские, лесные. Сын мой на Енисей-реку ушел со товарищами. Вот возвернутся к страде, должно, и мы поедем.
Подошел рыжебородый кряжистый богатырь с кузнечным инструментом в руках.
– Звал, отче? – поклонился старцу.
– Звал, Микула. Сподобил тебя Господь разбить анчихристовы поковки да в реку Ишим закинуть и плюнуть им вослед трижды. Аминь!
– Нашей ли он веры, отче? – уставился Микула на кандальника.
– Сказывал на моленьях: кто подымет топор на царя-анчихриста и на поганое войско, тот нашей веры-правды.
– Благослови, отче, струмент, – склонил богатырь голову.
Старец благословил.
Микула, встав на колени, осмотрел цепи, заклепки.
– Как навек закован.
Старец подал еще кружку воды Лопареву и наказал Ефимии, чтобы она сготовила взвар из курицы.
– Оно хоша и пост ноне, да человече подымать надо. А ты, Ларивон, заруби курицу.
– Неможно, батюшка… – попятился Ларивон, в сажень ростом. – Грех будет.
– Сымаю грех тот перед Небом чистым. Молебствие будет – замолим. Ступай с Богом. Руби!
Ларивон поплелся рубить курицу.
Покуда Микула орудовал напильником и зубилом, старец толковал про вольную волюшку, про справедливого «осударя Петра Федоровича», ни разу не обмолвившись, что под тем именем скрывался беглый донской казак Пугачев.
– Не одолели мы царское войско втапоры, – гудел старец. – Ну да срок не ушел. Полыхнет по земле пламя горючее, и тогда не спастись от погибели сатанинскому престолу и кабале, в какой мается народ на святой Руси. Грядет день, грядет!
Микула одолел последнюю заклепку.
Старец принял от него кандалы:
– Эка тяжесть…
Кандальные цепи кинули в Ишим и трижды плюнули. Микула дальше всех.
Тем временем черноглазая молодка Ефимия готовила куриный взвар. Старец наказал ей, чтобы она не перепутала посуду, из которой попотчует кандальника.
– Грех будет.
На что Ефимия ответила:
– Ведаю, батюшка.
– Да чтоб он про то не ведал. Да, слышь: кандальником не зови. И чтоб никто слово такое не ронял всуе. Нету кандальника, был человече с ветра и ушел на ветер.
Ефимия не уразумела, что хотел сказать старец.
– Говорю: ушел на ветер, и все должны то знать. А покель поживет под твоей телегой втайности. Ты будешь кормить его, выхаживать, чтоб хворь к нему не пристала. Мучение великое принял он, потому и помощь окажем. Да гляди, язык держи на привязи. Расспросов не учиняй, слышишь? Вера у него никонианская, поганая.
– Как же мне быть, батюшка? Можно ли никонианина видеть? Срамника?
– И на нечистого с крестом да с молитвой идут. И Бог обороняет от погибели. Аминь.
– Аминь, – в пояс поклонилась Ефимия.
К полудню, когда Лопарев крепко спал под телегой, сын старца Ларивон наметал наверх полкопны ковыльного сена, обставил вокруг хворостом так, что не узнаешь, что под копною запрятана телега, а под телегой – беглый государев преступник, которого ищут сейчас от Камы до Оби.
V
…Все тот же жуткий сон: каменный пол, железная дверь и – тишина. Гробовая тишина.
Тринадцатая камера в Секретном Доме…
Он опять здесь, мичман Лопарев. Хоть бы раз увидеть солнце над головою, услышать человеческий голос!
Лопарев мечется по камере, зовет, стучит кулаками в железную дверь – но тщетно! Ни голоса в ответ. Может, он заживо погребен в каменном склепе, и никто не узнает, что он не погнул спины перед тираном.
Но что это? Стены тюрьмы наполнились кровью. Кровь капает с потолка. Лопарев хочет крикнуть, но голос пропал, и он чувствует, как цепенеют руки и ноги…
Лопарев очнулся и не сразу сообразил, где он и что с ним.
Душно и жарко. Ноют плечи и спина. И сушь, сушь во рту. Пить, пить… Когда же он напьется? Где-то он видел реку. Когда и где?
Пахучее, шуршащее сено. Как он сюда попал? Ах да! Бежал с этапа. Плутал по безводью. Неделю, две, месяц? Целую вечность! С ним плелась хромая кобылица с жеребенком. Куда они делись? Он не помнит. Может, и не было ни кобылицы, ни жажды, ни побега с этапа, ни кандалов…
Он схватил себя за руку:
– Боже! Кандалов нету! – И сразу вспомнил встречу с угрюмыми бородачами
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Сказания о людях тайги: Хмель. Конь Рыжий. Черный тополь - Полина Дмитриевна Москвитина», после закрытия браузера.
