Читать книгу "Уж замуж невтерпеж, или Любовь цвета крови - Наталья Штурм"

– Хорош. Молод. Денег на шоу-бизнес даст?

Я смутилась:

– У нас это… любовь!

Люба схватила меня за руку и скороговоркой зашептала:

– Нормальный мужик, хуже одиночества ничего нет, нам пора, тебе еще надо домой заехать за костюмами, прощайся с мальчиком и бегом.

Невозможно было представить, что вот так просто мы сейчас расстанемся с Робертом. Невозможно было разорвать пополам то целое, которым мы стали за эти две недели. Он стоял рядом со мной, на моей стороне. Если бы он встал напротив меня – это проигрыш, если боком – нейтралитет. Он встал в единственно возможном для меня варианте – рядом. Мы были МЫ. А все остальные были – против. Отсоединиться и уйти было физически больно. Я представила, как он будет сидеть эти сутки у себя дома, и этот родной уют, эти занавески, утюги, ложки-чашки, диваны с пледами будут перетягивать его в привычную жизнь. Особенно страшной представлялась мне картина его встречи с дочкой. Когда она протянет ему в ладошке ракушки и скажет: «Папа, это я тебе собрала».

Мы с Робертом, как сиамские близнецы, бросились вместе догонять убежавшую вперед Любовь Григорьевну.

– Я никуда не поеду, – сообщила я ей бесстрашно.

– Ты что, мать, ох…ла? – Люба, как всегда, была точна в выражениях.

– Я понимаю, прости, пожалуйста, ну, скажи, что я заболела, верни гонорар, извинись, ну придумай что-нибудь…

– Это скандал. Тебя больше не пригласят. – Она любила сгущать и пугать.

– А ты им напомни, что они сами трижды сроки переносили. В конце концов, ты меня не предупредила заранее и там, кроме меня, еще полно коллективов.

Водитель и охранник Роберта стояли поодаль в ожидании распоряжений. Носильщик подвез багаж, и Роберт, извинившись, отошел к ним.

– Понимаешь, – продолжала я, – нельзя сейчас оставлять его одного. Он будет чувствовать себя брошенным. Надо чем-то пожертвовать. Это мой шанс стать счастливой. Ты же сама говорила – хуже одиночества ничего нет, – уговаривала я хмурую наставницу. – Любочка, прости, я компенсирую твои потери, только не говори мне больше, что там люди ждут, а то я сломаюсь.

– Зря ты, конечно. Но раз так решила… Одно тебе скажу – никогда не жалей мужиков. Не оценят.

И она одна отправилась к своей машине.

Вместо гастролей я на три дня погрузилась в студийную работу. Это неотъемлемая и важнейшая часть творческой жизни любого артиста. В студии, записывая песню, ты можешь полностью выразить себя, дать актрису, отшлифовать каждый звук и выдать миру достойный качественный продукт. Концерт мимолетен. Пролетело два часа – и все. Как ты спел – что-то изменить, исправить поздно – уже не перепоешь и не переиграешь.

Запись песни в студии – это как рождение ребенка. Минимум интереса к себе. Все отдается только ей, песне. Ты готовишься к записи, внимательно работаешь над словами песни, написанными крупными буквами на листе бумаги, думаешь об образах, проникаешься атмосферой сюжета. В помощь себе я люблю еще расставлять ударения на главных словах. В эти дни ни о чем другом думать невозможно. Только песня – как ее создать.

Ты приходишь в студию в неприметной удобной одежде, желательно в джинсах, чтобы животу удобно было держать опору, в туфельках на низком каблуке или в спортивной обуви. Лично я не пользуюсь косметикой в этот день. Мешает. Есть только песня и твой голос – тебя, любимой и распрекрасной, просто нет.

И наконец наступает священный момент: тебя закрывают в маленькой комнатке, где ты остаешься один на один с Его Величеством микрофоном. Некоторые артисты любят полную изоляцию. Занавешивают материей стекло, разделяющее тебя и звукорежиссера. Так делает, к примеру, Алла Пугачева. Изолируется целиком от посторонних взглядов и дает там актрису. Те гримасы и ужимки, которыми артист сопровождает запись песни, можно сравнить с картинами Босха. В страшном сне такое не приснится. Вот где папарацци оттянулись бы вволю.

Щепетильные и дотошные исполнители, не уставая, перепевают, переделывают неудачно спетые фразы или сложную ритмическую фигуру. Помню, я однажды на записи очень комплексовала, что у меня много раз не получалось одно и то же слово. Ну, никак. Звукорежиссер мне и говорит: «Ха, это что!.. Однажды у нас группа „Нэнси“ писалась – так те вообще по букве вписывали».

Звукорежиссеры – это вообще отдельная тема. Это как же надо любить свою профессию, сколько иметь терпения, чтобы часами слушать эти выкрики, вопли, мяуканья, сексуальные пришептывания и прочие выразительные звуки.

Иногда мне кажется, что у хороших звукорежиссеров не может быть все в порядке с головой. Представьте, что вам в уши постоянно громко кричат. Не час, не два, а сутками! Удивляюсь всегда, как они, спокойно двигая ручки на пульте, вновь и вновь возвращают песню или фразу к началу, чтобы недовольный собой артист перепел ее.

Я бы, например, не выдержала и сказала: «Вот тебе, дорогой, три дубля – как споешь, так споешь – и катись отсюда повышать профуровень». Конечно, каждый должен заниматься своим делом.

Помню ошибку, которую допустила, пригласив хорошего студийного звукорежиссера работать со мной на концертах. Как говорится, это две большие разницы.

Мы приехали в Железногорск на предвыборную кампанию Александра Руцкого.

Заселились с коллективом в гостиницу. А потом г-н Руцкой пригласил меня отобедать вместе с его администрацией в их ресторане. Я взяла с собой директора, и мы часа на два уехали.

На приеме было все, как обычно: разговоры, обмен любезностями, совместные творческие планы и… вкуснейшая корейская морковь. Вернулись мы сразу на площадку к началу концерта. Балет, готовый к выходу, разминался. Звукорежиссера не было. Директор позвонил Сергею. Оказалось, он проспал. Второпях, весь в извинениях он прискакал на площадку, благо это была городская уличная сцена рядом с отелем. Но тут выяснилось, что он забыл в номере мой микрофон. Я была зеленая от возмущения. Слава богу, концерт прошел нормально. Последние песни мы с Руцким уже пели вместе с горожанами, заполнившими площадь.

В гостинице я орала, как потерпевшая. Звукорежиссер Сергей хлопал глазами и никак не мог понять, что он сделал не так. То, что по его милости задержали концерт на пятнадцать минут, не пробудило в нем чувство вины. С тем же спокойствием, с которым он в студии двигал ручки, вызывая мое восхищение, он сейчас молча выслушивал претензии. Зато на нервной почве и от острой моркови у меня разболелся желудок. Конечно, звукорежиссера я уволила и зареклась путать Бабеля с Бебелем. Студия студией, а концерт – это уже другая история. Здесь дисциплина нужна.

Все три дня Роберт заезжал за мной на студию, и один раз я даже дала ему послушать готовые треки. Он выбрал лучший, продемонстрировав музыкальный вкус, чем приятно меня удивил. По роду деятельности он был далек от музыки. Но мне, влюбленной по самое си-бемоль, казалось, что он нераскрытый талант.

Когда Роберт насвистывал мелодию из сериала «Улица разбитых фонарей», я его сравнивала с Фрэнком Синатрой. Он смущенно улыбался и нежно отвечал: «Прекращай давай… ерунду говорить». Но видно было, что ему приятно.