Читать книгу "Косметика врага - Амели Нотомб"

— И вы по-прежнему нажимали на кошачий корм?

— Не только. Я за обе щеки уплетал все, чем питались мои бабушка с дедушкой. И чем большее отвращение вызывала у меня еда, тем с большей жадностью я на нее набрасывался.

— В голландской кухне многое может вызывать отвращение.

— Да, это так, не спорю. Поэтому я ел очень много.

— Но вы не очень-то разжирели.

— Потому что меня снедают душевные муки. Я, как и в юности, страдаю от тяжкого сознания вины.

— Вины за что?

— Неужели вы полагаете, что людям, заболевающим комплексом вины, для этого требуется серьезный предлог? Мой внутренний враг проснулся, когда я объелся кошачьего корма, но это могло случиться и по другому поводу. Если уж тебе суждено заболеть комплексом вины, повод всегда найдется. От этого никуда не денешься. Такая уж у тебя судьба. Янсенизм[1]— это тоже голландское изобретение.

— Да, как и кокосовое масло, и прочие гадости.

— А я обожаю кокосовое масло.

— Еще бы!

— Но больше всего я люблю янсенизм и его бескомпромиссность. Только такая несправедливая доктрина и могла меня увлечь. Эта теория способна на искреннюю жестокость — совсем, как и любовь.

— Как это меня угораздило попасть в лапы такого приставучего янсениста, как вы!

— Кто знает? Может, это тоже судьба. Возможно, вы родились на свет божий только для того, чтобы рано или поздно встретить меня.

— Клянусь, что это не так.

— Откуда вам знать?

— В моей жизни случались и более важные события.

— Например?

— Я не хочу вам о них говорить.

— И зря. Сейчас я открою вам свой секрет, Жером Ангюст. Если вы хотите, чтобы я замолчал, говорите сами. Запомните этот принцип. Он может вас спасти.

— От чего?

— Скоро поймете. Расскажите мне о вашей жене, месье.

— Откуда вы знаете, что я женат? Я ведь не ношу кольца.

— Но вы косвенно подтвердили, что женаты. Так расскажите о вашей жене.

— Об этом не может быть и речи.

— Почему?

— Я не хочу говорить с вами о ней.

— Значит, вы ее не любите.

— Люблю!

— Нет. Любящий человек может без конца говорить о предмете своей любви.

— Что вы об этом знаете? Я уверен, что вы никого не любите.

— Люблю.

— Так говорите же без конца о предмете своей любви.

— Я люблю наипрекраснейшую из женщин.

— Что же вы тогда здесь делаете? Зачем вы торчите в этом аэропорту? Это же непростительно, вы должны быть рядом с ней. Почему вы надоедаете своей болтовней незнакомым людям вместо того, чтобы наслаждаться ее обществом?

— Она не любит меня.

— Так постарайтесь ее обольстить, вместо того чтобы докучать посторонним.

— Я уже пытался.

— Так попытайтесь еще раз.

— Бесполезно.

— Жалкий неумеха!

— Я знаю, что это уже бесполезно.

— И вы уверяете, что любите ее?

— Она умерла.

— А!

Гримаса исказила лицо Жерома. И он умолк.

— Я полюбил ее, когда она была еще жива. Я подчеркиваю это, потому что есть мужчины, способные любить только мертвых женщин. Это гораздо удобнее — любить женщину, которую никогда не видел живой. Но я любил ее, потому что она была живая, самая живая из всех живых. Она и сегодня для меня более живая, чем все вокруг.

Оба на минуту задумались.

— Не печальтесь, Жером Ангюст.

— Вы правы. Какое мне дело до вашей покойной жены?

— Я не говорил, что это была моя жена.

— Тем более не стоит лить слезы и воспринимать это трагически.

— По-вашему, эта утрата может послужить поводом для шуток?

— Напомню, что вы сами посоветовали мне не печалиться.

— Обратите внимание на нюанс: я прошу вас не печалиться.

— В таком случае я буду молчать.

— Тем хуже для вас. Тогда я буду говорить. Эту женщину я встретил двадцать лет назад. Мне было тогда около двадцати и ей столько же. Впервые в жизни я потерял голову из-за девушки. До той поры все мои мысли и чувства занимал только комплекс вины. Я сосредоточенно изучал собственный пуп, непрерывно страдал, обжирался всякой гадостью, а потом наблюдал за реакцией на нее своего организма и все больше отдалялся от внешнего мира. Дедушка с бабушкой отправились на тот свет и оставили мне кое-какой капиталец — его было недостаточно, чтобы жить на широкую ногу, но вполне хватало, чтобы скромно существовать долгие годы. Я все меньше общался с людьми. Дни уходили на чтение Паскаля и жратву.

— А куда делись три кошки?

— Умерли, не оставив потомства. После их смерти я несколько месяцев питался рыбными консервами, которые припасли для них бабушка и дедушка. А когда шкафы опустели и Голландия мне надоела, я решил посмотреть мир. И поселился в Париже, недалеко от станции метро «Пор-Руаяль».

— Французская кухня пришлась вам больше по вкусу, чем голландская?

— Нет, в Париже едят не лучше, чем в Голландии. Но я обрел для себя другие радости. И здесь я встретил самую прекрасную девушку на свете.

— Это уже банально. Попробую отгадать, где вы с ней встретились. В Люксембургском саду?

— Нет, на кладбище.

— Ну, ясно, на кладбище Пер-Лашез. Классическое место для романтических встреч.

— А вот и нет! На кладбище Монмартра. Знаменательно, что я встретил ее среди трупов.

— Я не бывал на этом кладбище.

— Это самое красивое кладбище в Париже. И там не так людно, как на кладбище Пер-Лашез. Там есть одна могила, на которую я не могу смотреть без слез. Не знаю, кто в ней захоронен. Но памятник представляет собой скульптурное изображение девушки, лежащей ничком и прижавшейся лицом к земле. Ее лица не видно. Перед нами только целомудренная полуобнаженная фигурка, хрупкая спина, маленькая ножка, изящный затылок. Тело ее покрыла патина — как непреложный знак смерти.

— Мрачная картина.

— Нет, восхитительная. Тем более что свою любовь я встретил возле этого памятника: она любовалась им, как и я. И у нее была точно такая же фигура, как у скульптуры. Глядя со спины, можно было вообразить, что эта юная девушка в предчувствии скорой смерти пришла полюбоваться на собственный портрет на своей будущей могиле. Чтобы познакомиться с ней, я спросил, не она ли позировала для этого памятника. Но я ей сразу не понравился.