Читать книгу "Лабрис - Глеб Кащеев"

Ночь разливалась по пляжу, словно лужа чернил. Вроде еще недавно можно было даже газету читать, и вдруг резко свет как выключили. Выглянув в окошко, я уже еле-еле различала, где кончается песок и начинается вода. Нужно было подумать о ночлеге. Крыша над головой у меня имелась, но спать на жестком полу не хотелось совершенно. Может, здесь есть местечко поудобнее?

Побрела вдоль берега и минут через пятнадцать наткнулась на закрытое кафе с небольшим частным пляжем. Внутрь не пробраться – окна заколочены фанерными щитами, зато лежаки и клееночные матрасики для них хранились рядом, сложенные стопкой. Пластмассовые шезлонги рачительный хозяин сковал продетой через них цепью, но вот матрасики вытащить из пачки было несложно. Взяла себе парочку. Там же рядом увидела брошенный на произвол судьбы огромный зонт, который летом раскрывался над столиками кафе. Ткань порвалась в одном месте, и весь навес теперь был ни на что не годен. Отодрала тряпку от спиц – сойдет за одеяло. С трудом, отдыхая каждые сто метров, дотащила все это богатство до своего сарайчика. Если застряну тут надолго, то придется найти что-нибудь получше в качестве постели, но я очень надеялась, что обойдусь без этого. Ну день… максимум два – и выберусь. Больше я не выдержу среди этих монстров.

Соорудила себе достаточно мягкую кроватку в том месте, где проснулась утром, – рядом с таинственным узором на полу.

Что же это все-таки за квест, с этими линиями? Попыталась еще раз взять предметы в центре – бесполезно. Хотела наподдать ногой, но испугалась, что сломаю о них палец. Самолетик, брелок, пряжка, кукла и лошадка казались… незыблемыми. Вросшими корнями в саму планету. На миг мне даже показалось, что, отдери я доски от пола, вещи все равно будут висеть в воздухе в этом самом месте.

Да сам узор – это же дурацкий простой лабиринт, рассчитанный на идиотов. Его и ребенок одолеет. Если посмотреть сверху, то он и сам похож на этот самый топор, что нарисован рядом. Центральная линия ведет в середину прямая как рукоять, а остальные четыре, извиваясь, симметрично образуют как будто два полукруглых лезвия. Где-то я видела подобное оружие. Вспомнить не получалось, но в голове то и дело всплывал образ Минотавра и его лабиринта. Только в том подземном сооружении можно было заблудиться, а тут все линии приводят в центр, к этим дурацким предметам. Ни тупиков, ни разветвлений. Запутаться нельзя. Какой это лабиринт, если его невозможно не пройти? Может, с топором – это мое воображение разыгралось? Еще это чем-то похоже на извилины мозга и позвоночник посередине. Или на две ладони, бережно защищающие от внешнего мира то, что находится в центре.

Я чувствовала: лабиринт здесь неспроста. Как посмотрю на эти штуковины, которые лежат в середине, так сердце сжимается. То ли от боли, то ли от радости – не поймешь. Они что-то хотят мне сказать, да только вот я глухая. Не слышу, не помню… только чувствую. Хоть сердце мне оставили.

Уж не тот ли это Лабрис, который, по словам желтоглазой, должен мне помочь? Слово тоже знакомое, только вот где я его слышала?

Легла на клеенчатые матрасики, укрылась тканью зонта и стала смотреть на куколку. Она больше других создавала ощущение спокойствия и безопасности.

* * *

Тысяча отражений моего испуганного лица. Протягиваю руку и натыкаюсь на стекла. Слева, справа, впереди. Мои отражения, глупо улыбаясь, дружно протягивают руки навстречу, ощупывают стеклянные стены перед собой, теряют улыбку и растерянно оглядываются.

Это зеркальный лабиринт, где множество моих копий пытается найти выход. Мечусь из стороны в сторону, но выхода нет. Я заперта среди стекол. Но это невозможно! Как-то же мое тело попало сюда.

Меня ледяными клещами хватает за сердце и виски страх.

Где я настоящая? Вдруг я тоже лишь одна из копий, повторяю за хозяйкой ее движения, думая, что имею свободу выбора? Вдруг живая и настоящая на самом деле где-то там, отделена от меня десятками стеклянных перегородок? Поэтому и нет выхода: я лишь зазеркальный клон. Поэтому и не помню ничего – попросту не имею права на память. Она не моя. Воспоминания принадлежат той, настоящей, а я – всего лишь потерявшееся в зеркалах отражение.

Бью кулаком по стеклу, но куда там. Я не в силах разбить их. Куда ни иду, везде натыкаюсь на другие отражения. Со всех сторон на меня глядят вытаращенные от ужаса глаза с навернувшимися слезами.

Я безнадежно заблудилась в лабиринте. Может, из него совсем нет выхода, и моя судьба теперь сидеть за стеклом и повторять чужие движения?

* * *

Проснулась в холодном поту. Выдиралась из липких объятий сна с мимолетным ощущением надежды, что вот сейчас кошмар закончится и я проснусь дома в своей кроватке, рядом с родителями. Даже поверила в это на краткий миг.

Открыла глаза и заплакала. Снова этот чертов сарай.

Сколько времени пройдет, прежде чем я перестану в полудреме ощущать себя дома? Прежде, чем я свыкнусь с тем, что застряла тут навсегда. Говорят, новая привычка формируется у человека через двадцать один день. Значит, осталось еще двадцать, и я буду спокойно просыпаться тут, в домике с дырявыми дощатыми стенами, и перестану плакать спросонья оттого, что меня вновь обманули ощущения.

Нет, не хочу! Не хочу здесь оставаться так долго!

И тут я замерла: голоса! В моем сарайчике! Так вот что меня разбудило!

Судя по тону – мальчишки. Двое или трое. Подростки, чуть младше меня.

Быстро села на матрасах. Мельком глянула в окно: оттуда через мутную пленку в сарай пытался прорваться яркий солнечный свет.

Шаги приближались. Из-за того, что помещение было завешено толстыми полиэтиленовыми полосами, в лучшие времена бывшими прозрачными, а ныне ставшими мутно-желтоватыми, я пока не видела, кто именно ко мне пожаловал. На всякий случай встала с импровизированной кровати, прошла немного навстречу гостям, прижалась спиной к стене и замерла.

– Может, пойдем отсюда? Рыжий говорил, что тут призраки живут. – Голос мальчика помладше. Он явно дрожит от страха.

– Рыжий – трус. Ворона каркнет – он со страху обосрется. Нет тут никого, видишь? Зато тут нас никто искать не будет. – Второй говорит более хрипло. Голос уже начал ломаться, значит, этому лет четырнадцать. Парень храбрится, но я слышала, что на самом деле он тоже трусит.

Пара мальчишек показалась из-за колышущейся на сквозняке старой клеенки. С возрастом я все-таки ошиблась. Ровесники, и обоим лет по тринадцать. Один пухленький и низенький, а второй высокий, красивый и крепкий. Когда вырастет, будет сильным и мускулистым юношей. Надо же, с виду совсем как настоящие пацаны. Почти как люди. Выдавало их только одно. Они скользили по мне взглядом и в упор не видели.

– А ты знаешь, что тут раньше было? – спросил толстячок.

– Нет. Да какая разница?

– А я слышал. Рыжий говорил, что скотобойня. Потому и пленки везде висят. Чтобы брызги крови со стен не отмывать.

Я с интересом огляделась. А что? Вполне может быть. Больше всего эти свисающие лохмотья ассоциировались у меня с затянутой пленкой операционной или хотя бы с душевой на восемь персон, но скотобойня тоже подходит. Понятно, почему этот сарайчик до сих пор никто не оприходовал под какую-нибудь кафешку.