Читать книгу "Предложение плейбоя - Миранда Ли"

Она терпеть не могла этого слова – «мило». Но кресло с уютно устроившимся в нем Тайлером было так… мило.

Сама Мишель чувствовала себя в этот момент совсем не «мило», В ней закипала злость, и каждую секунду она готова была взорваться, или расплакаться, или выкинуть еще чего-нибудь подобное.

– Ничего страшного, я тебя уверяю, – сказал он, откинувшись на спинку кресла. – Мне нравится, когда нет беспорядка, и все лежит на своих местах. В книжном шкафу – много книг без крикливых обложек. Картины на стенах говорят о чем-то своем. Они гармонируют с общим тоном комнаты. Мебель проста и комфортна. Без претензий. Как и ты.

Это, несомненно, был комплимент. Почему бы не принять его с благодарностью? Почему ей слышится покровительственный тон? Почему она толкует слова «без претензий», относящиеся к мебели, как «чересчур простая и подержанная»?

Мишель решила, что не проронит ни слова. Она только натянуто улыбнулась и продолжала следить за ним.

Это было еще одно ее обычное состояние, когда она находилась рядом с Тайлером. Наблюдение. Она наблюдала за тем, как он смотрит и двигается, как смеется и разговаривает. Как он ходит, возвышаясь над всеми предметами в комнате.

Честно признаться, когда Тайлер ходил по комнате, она смотрела на него не своими глазами, а глазами Кевина. Ведь все годы учебы в университете Кевин был его хвостиком, бегал за ним, будто маленький преданный щенок за своим хозяином, куда бы он ни направлялся.

Мишель ненавидела такую рабскую преданность.

С тех пор как Кевин стал принадлежать ей, власть Тайлера над людьми, а также его подсознательная надменная уверенность в том, что другие всегда готовы выполнять его приказы, все чаще вызывали в ней неприязнь.

Проходя на кухню, она сбросила с плеча сумку и только тогда вспомнила о роковом свадебном приглашении, которое все еще сжимала в руке. Она развернула его, прочитала текст, и ей стало ясно, что бракосочетание состоится в церкви.

В груди поднялась волна негодования. Церковь, Бог мой! Кевин никогда не удостаивал церковь своим посещением! По крайней мере, с тех пор, как она его знала. Что за лицемер! Что за насекомое! Что за… за… испорченный, бесчувственный, неверующий ублюдок!

Ее глаза снова увлажнились, когда она швырнула ненавистное письмо в мусорное ведро, стоящее в углу. Десять лет жизни… потрачены впустую. Десять лет ее жизни… выброшены в мусорное ведро.

Ей хотелось заплакать, и заплакать отчаянно. Но как она может это сделать, когда Тайлер сидит в соседней комнате и самодовольно вспоминает о том, как он предупреждал ее о недостатках Кевина, о его неспособности дать ей то, чего она хочет. Конечно, он приступит к ланчу со словами: «Я же говорил тебе об этом!»

Вытерев слезы тыльной стороной руки, Мишель схватила электрический чайник и сунула его под кран.

– Растворимый кофе годится? – спросила она сквозь стиснутые зубы.

– Да, конечно.

– Включи телевизор, если хочешь.

– Нет, спасибо. Я и без телевизора очень хорошо сижу и расслабляюсь.

«Тебе, значит, хорошо, – раздраженно подумала она, – Ты сейчас там расслабляешься, Тайлер, в то время как я, доблестно пряча свое разбитое сердце и готовя этот проклятый кофе, хочу только одного: войти в комнату и велеть тебе убраться к черту, а потом броситься на кровать и наплакаться вдоволь».

Мишель этого, конечно, не сделала.

Она зашла в комнату, чтобы достать из серванта две любимые керамические чашки, затем насыпала в каждую из них растворимый кофе, а потом добавила диетический подсластитель для себя и три полных ложки сахара для Тайлера.

Он испытывал к сладостям необыкновенную тягу. Его страсть к десертам, шоколаду, а также ко всему, что имело в своем составе более чем полкило сахара, была феноменальной. Мишель никогда не забудет день, когда в перерыве между лекциями Тайлер слопал две огромных шоколадки и пару яблок, попутно объясняя всем, что фрукты он может, есть, только закусывая их чем-то сладким.

Самым удивительным было то, что Тайлер не прибавлял в весе ни грамма – вне зависимости от того, какое количество пирожных с кремом или шоколадных печений попадало в его фантастически-плоский живот. Кевин, наоборот, никогда не ел ни пирожных, ни бисквитов, он всегда пил черный кофе без сахара потому, что следил за своим весом. Когда они с Мишель жили вместе, она порой обегала все магазины, чтобы приготовить ему диетическую низкокалорийную еду, потому что знала, как трепетно относится он к своей фигуре.

Что вызвало мстительные слезы на ее глазах? То ли мысли о Кевине, то ли воспоминания о том, как она о нем заботилась… Мишель не знала. Она знала только то, что плотина, удерживающая отчаянные потоки слез, вот-вот рухнет…

И когда она стояла на кухне и, вцепившись руками в раковину, содрогалась от рыданий, большие сильные руки Тайлера обняли ее дрожащие плечи и крепко прижали к своей груди.

– Все в порядке, – нежно сказал он. – Плачь, сколько хочешь, если тебе от этого станет легче. Здесь нет никого, кроме тебя и меня…

– О, Тайлер… – всхлипнула она и, повернувшись, обвила его руками и сжала так крепко, как только могла.

Наверное, он не ожидал этого, потому что секунду или две стоял будто окаменевший, а затем тоже сжал ее в объятиях. Его голова склонилась над ней, а губы слегка коснулись ее волос. Она замерла на секунду, а затем разрыдалась с новой силой.

– Ну, будет… будет… – тихо приговаривал он, успокаивая ее, как ребенка. – Ты справишься с этим, Мишель я знаю, что справишься.

– Но… но он собирается жениться на другой! – вскричала она. – Я… я не вынесу этого. Ведь я его слишком сильно люблю!

– Чересчур сильно, Мишель. Ты всегда любила его чересчур сильно.

В ее душе снова зародилось негодование. Он опять принялся за свое! Снова начал критиковать ее отношение к Кевину. Почему бы ему не остановиться и не дать ей прийти в себя?!

Мишель вывернулась из рук Тайлера и зло уставилась на него.

– А ты вообще понимаешь, что значит любить слишком сильно?

Он пристально посмотрел на нее. Его голубые глаза уже не были наполнены добротой и сочувствием. Во взгляде читались холодность и непреклонность. Тайлер никогда в жизни так на нее не смотрел, и это поразило Мишель сильнее, чем она могла бы себе признаться.

– Я… я прошу прощения, – промямлила она, тихо всхлипнув. – Это было очень гадко с моей стороны.

– Да, Мишель, – согласился он холодно. – Так оно и было. Вытри нос. Вот этим. – Резким движением он вынул из кармана носовой платок.

Мишель была рада избавиться от необходимости смотреть в его холодные глаза. Но все-таки она не хотела оставлять поднятую тему, втайне надеясь оправдаться.

– Ты… ты ведь сам говорил, что никто никогда не пронзал твоего сердца насквозь, – сказала она, вытирая нос. – Я имею в виду… что у тебя каждую неделю – новая подружка.