Читать книгу "Черчилль. Время – плохой союзник - Кэтрин Грей"

Но поскольку знания Уинстона все же оставляли желать лучшего, он был зачислен в самую слабую группу, с самой простой программой, что, по его мнению, стало одной из главных удач в его жизни. «Застряв на низшей ступени, я получил громадное преимущество перед умниками, – писал он впоследствии. – Они все продолжали постигать латынь, греческий и прочие такие же прекрасные вещи. А меня учили английскому языку, ведь такие тупицы только и могут освоить что английский язык. Мистер Сомервелл – прекраснейший человек, которому я многим обязан – был поставлен учить слабоумных самому презренному делу, а именно писать по-английски – не более того. Он это умел. Он преподавал, как никто другой. Мы не только учились доскональному грамматическому разбору, мы постоянно занимались анализом английского языка… Я постиг самую суть обычной британской фразы, а это дорогого стоит. И когда позже моим однокашникам, понабиравшим призов и наград за переводы прелестных латинских стихов и лаконичных греческих эпиграмм, пришлось вернуться к обычной английской прозе, чтобы зарабатывать на жизнь или делать карьеру, я никоим образом не чувствовал себя в невыгодном положении. Естественно, я держу сторону мальчиков, которые учат английский язык. Я бы всех мальчиков заставил учить английский язык, а потом пусть те, что поумнее, вознаградят себя латынью и угостятся греческим. И единственное, за что я бы их порол, – это за незнание английского. И порол бы нещадно».

Ему вообще неплохо жилось в Хэрроу. Там не слишком мучили науками и снисходительно относились к проказам, на которые он был большой мастер. Он неплохо вписался в коллектив одноклассников, увлекся фехтованием и в 1892 году даже победил в чемпионате по фехтованию среди учащихся государственных школ. К тому времени Уинстон был уже полностью нацелен на военную карьеру и даже учился в специальном «армейском» классе, где школьников целенаправленно готовили к поступлению в военные училища – Королевскую академию Вулвич, где готовили артиллеристов и военных инженеров, и в Королевскую военную академию Сэндхерст, специализирующуюся на подготовке пехотинцев и кавалеристов.

«Я уже нацелился на военную карьеру. Своим влечением я был целиком обязан моей коллекции солдатиков. У меня их было почти полторы тысячи. Все одного роста, все британцы в составе пехотной дивизии и кавалерийской бригады…

Настал день, когда с официальной инспекцией явился мой отец. Все части были изготовлены к атаке. Зорким глазом, обворожительно улыбаясь, он двадцать минут обозревал театр военных действий (картина в самом деле была впечатляющая), а потом спросил, не хочу ли я определиться на военную службу. Подумав: «Это же чудо – командовать армией», я выпалил: «Да», – и был пойман на слове. Годами я считал, что отцовский опыт и интуиция распознали во мне военную косточку. А оказывается, как мне сказали позже, он так решил, потому что, по его наблюдениям, для адвокатуры я умом не вышел. Как бы то ни было, игрушечные солдатики повернули всю мою жизнь. С этого времени все мое обучение было нацелено на то, чтобы поступить в Сандхерст и потом специализироваться в военном деле».

Уинстон Черчилль «Мои ранние годы. 1874–1904»

Однако поступить в Сэндхерст (Вулвич отпадал, для инженера или артиллериста Уинстон слишком плохо разбирался в алгебре и геометрии) было непросто. В июле 1892 года состоялись вступительные экзамены. Проходной балл для кавалерии был 6 457, для пехоты 6 654, а Черчилль набрал всего 5 100.

Огорченный Рэндольф жаловался: «Если Уинстон провалит и следующие экзамены, мне ничего не останется, как отдать его в бизнес к Ротшильду или Касселю». Впрочем, свою угрозу он не выполнил, и после второго провала отправил сына на специальные курсы, где того натаскали достаточно, чтобы 28 июня 1893 года его все же приняли в Сэндхерст в качестве курсанта-кавалериста.

Правда, перед этим мировая история чуть было не пошла по другому пути – восемнадцатилетний Уинстон играл в догонялки с братом и кузеном, свалился с моста, получил многочисленные травмы, разрыв почки и вообще лишь чудом остался жив. Зато, выздоравливая, он почти все свободное время тратил на наблюдения за предвыборной борьбой, в которой участвовал его отец. Ходил в палату общин и слушал дебаты, присутствовал на всех обедах, когда в их доме собирались соратники лорда Рэндольфа по партии, и возможно именно тогда почувствовал вкус к политике. Но пока впереди у него была армия.

Меня определили кадетом в кавалерию. Желающих попасть в пехоту всегда больше, потому что служить в кавалерии гораздо накладнее. Соответственно тем, кто оказался в хвосте списка, предлагали соглашаться на кавалерию. Я был в восторге, что сдал экзамен, и ликовал, что буду служить верхом на лошади. Я уже на опыте убедился в преимуществах верховой езды перед пешим ходом. Какая прелесть – иметь лошадь! И кавалерийская форма пригляднее пехотной. В приподнятом настроении я написал отцу. К моему удивлению, у него на сей счет было совершенно иное мнение. Он посчитал позором, что я не прошел в пехоту. Он рассчитывал, что я поступлю в знаменитый – из четырех батальонов – 60-й стрелковый полк, у которого форма хоть и черная, но с красными нашивками на обшлагах и воротнике…

Похоже, он уже писал герцогу Кембриджскому, шефу 60-го полка, ходатайствуя о моем зачислении под его начало, и получил благоприятный ответ. Теперь все эти планы расстроились, и расстроились самым неприятным и разорительным образом.

В общем, он был крайне недоволен, и в надлежащий срок я получил длинное и сердитое письмо, выражавшее мрачное неверие в мою способность к обучению, демонстративное равнодушие к успеху на экзамене, каковой, он полагал, я еле-еле осилил, и тревогу, что мне грозит опасность сделаться «социальной пустышкой». Меня огорчил и напугал этот отзыв, и я поспешил дать обещание исправиться. Все равно – я радовался, что поступил в Сандхерст, что стану настоящим живым кавалерийским офицером уже через каких-нибудь восемнадцать месяцев.

Уинстон Черчилль «Мои ранние годы. 1874–1904»

Королевский кавалерист

В Сэндхерсте Уинстон проучился с сентября 1893 года по декабрь 1894-го, и этот период оставил у него намного больше положительных воспоминаний, чем все школьные годы. «Если в школе я был одиночкой, – писал он впоследствии, – то в Сандхерсте обзавелся кучей друзей, трое-четверо из коих здравствуют по сей день. Остальные ушли из жизни. Многих друзей и просто ротных товарищей унесла Англо-бурская война, почти всех остальных прикончила Мировая. Немногим уцелевшим вражеские пули порвали бедро, грудь, лицо. Привет им всем».

Порядки в Сэндхерсте были строгие – подъем в шесть утра и до четырех дня уроки по картографии, тактике, фортификации, военной администрации, полковому счетоводству, освоению стрелкового и артиллерийского вооружения, юриспруденции, а так же физкультура, стрельба, копание окопов, строевая подготовка и верховая езда. Вечером у курсантов было свободное время и, наконец, в одиннадцать часов отбой.

При этом учеба на кавалериста и правда обходилась гораздо дороже, нежели на пехотинца, так что лорд Рэндольф сетовал не зря. Помимо мундира и оружия курсанты должны были содержать за свой счет грума, двух строевых лошадей, одну-двух охотничьих лошадей, а также обязательный набор лошадей для игры в поло.