Читать книгу "Саид. За гранью - Анастасия Шерр"

Но, поднявшись на свой этаж, понимаю, что отдохнуть не суждено. Снова. Прямо у моей двери стоит ночной гость, о котором я уже успела позабыть. А зря…

ГЛАВА 6

– Да это издевательство какое-то, – ворчу себе под нос, преодолевая последний лестничный пролёт до квартиры. До своей любимой, уютной квартирки, где мне так хорошо, когда не приходят всякие странные люди. Нет, я, конечно, предполагала, что помогать людям (раз уж пошла на это) нужно и днём, и ночью. Но, помилуйте, отдыхать же мне тоже нужно. Хотя бы иногда. – Вы должны были прийти сегодня в клинику, – сообщаю нахалу, на что он самодовольно так ухмыляется.

– Я сам решаю, куда и когда мне приходить.

Нет, ну вы слышали это? Всё-таки зря я позарилась на его деньги и «интересный» случай. Нужно было выставить его ещё прошлой ночью.

– Вы не можете врываться ко мне домой, когда заблагорассудится. Так не принято в современном обществе. К тому же, уже очень давно человечество изобрело мобильную связь. Это же телефон у вас в руке? Научить пользоваться?

Иногда мне безумно, прямо до трясучки хочется как следует поорать. Как делают все нормальные люди. Но как профессионал своего дела, подобного позволить я себе, увы, не могу. Вся моя злость и невысказанные претензии к окружающим остаются в спортзале, куда я хожу пару раз в неделю. Завтра надо бы йогой заняться.

– Я уже говорил, что у тебя отменное чувство юмора? – облокотившись о стену, он явно не собирается уходить. Ждёт, что я открою дверь, и уверен, что я соглашусь на его ненормальные условия. Самоуверенный мужик. Даже слишком.

– Послушайте, Саид…

– Просто Саид и на «ты». Не люблю эти расшаркивания. Нам так проще будет, согласись?

Становится смешно. Это он пытается меня расположить к себе? Разве не наоборот должно быть?

– Как скажешь, – киваю и достаю ключи. – Только у меня условие. Сеанс будет недолгим, я очень устала.

Сражаться с этим упрямцем, и правда, бессмысленно, только время потеряю.

Он нависает надо мной, пока я открываю дверь, тем самым нарушая допустимые границы и врываясь в моё личное пространство. Пространство, куда я никого никогда не впускаю. По коже пробегает мороз, но я списываю это на холод в подъезде.

– Если есть какие-то проблемы – скажи. Я порешаю, – произносит негромко, практически мне на ухо.

– Сначала нужно порешать твои проблемы. А тут у нас поле непаханое, – отвечаю ему с ехидной ухмылкой, толкая дверь внутрь. – И главная твоя проблема – ты сам.

– Ты предлагаешь мне пустить пулю себе в висок? – он проходит следом за мной, расстёгивает пальто.

– Нет. Для начала прекрати вламываться ко мне посреди ночи, – показательно снимаю ботинки, однако, мой наглый гость даже не думает снимать обувь. Нужно прибавить в счёт химчистку ковров.

– Вламываться посреди ночи к одиноким, красивым девушкам – моя страсть. Ничего не могу с собой поделать.

Поднимаюсь со стула, стаскиваю с себя всё ещё мокрую куртку.

– Я не девушка для тебя, Саид. Я врач твоей души. Бесполое существо. Максимум, кем я могу быть для тебя – это другом. Не более.

Он опускает взгляд на мою грудь, пялится беззастенчиво, так же как и в прошлую встречу, даже не пытаясь скрыть свои мысли, что чётко проступают на его самодовольном лице.

– Мне будет трудно с этим смириться, кукла Надя. С такими сиськами говорить о дружбе просто неприлично.

– Сделаем вид, что ты этого не говорил, а я – не слышала. В противном случае, ты должен будешь уйти, и наши встречи прекратятся.

Хаджиев улыбается. Широко, искренне, как мне кажется. По-мальчишески как-то. Подозреваю, он не часто так улыбается. Чтобы без сарказма, без иронии и хищного взгляда.

– Кукла Надя, – тянет негромко, упирается руками по обе стороны от моей головы, что вынуждает податься назад. – Открою тебе страшный секрет. Всё запретное манит меня. Я люблю нарушать запреты.

Эта близость меня уже серьёзно напрягает, и я вынуждена пойти на попятную.

– Проходи в комнату, пожалуйста.

Он отталкивается от стены, уверенным шагом идёт в гостиную, а я тихо выдыхаю. Надо собраться, что-то я совсем расклеилась. Да кто он вообще такой? Обычный мужик с тараканами, коих я наблюдаю каждый день.

«Соберись, Надя. Не показывай ему свой страх», – уговариваю себя по пути в комнату и жалею, что не открыла бутылку вина по пути домой.

ГЛАВА 7

– Ты говорил, что твой отец виноват в гибели мамы. Расскажешь мне об этом? – ставлю перед ним чашку со свежесваренным кофе, себе наливаю ромашкового чаю. Раз уж не суждено сегодня выпить вина…

– Её убили из-за него. А он не смог защитить, – сейчас Саид не особо разговорчив. Что ж, я его понимаю, как никто другой. Иногда воспоминания бывают такими болезненными, будто переживаешь всё заново, раз за разом окунаясь в это пламя, пожирающее твою душу. Это не больно. Это жутко. Так что просыпаешься по ночам и не сразу понимаешь, где находишься. И кричишь в пустоту, но тебя никто не слышит.

– Это случилось при тебе?

Его злит этот вопрос. Кажется, что всё, касающееся его матери, причиняет ему нестерпимую боль. Такие люди, как Хаджиев, обычно скрывают раны, пряча их за гневом. Вот и сейчас он становится серьёзным, в глазах плещется раздражение.

– Да.

Плохо. Это очень плохо. Травмы детства остаются с нами на всю жизнь.

– Если ты не готов, мы можем пока не говорить об этом.

– Все нормально.

– Скажи, ты пытался простить отца? Как-то его оправдать или найти объяснение всему случившемуся? Может, он не был виноват, просто так сложились обстоятельства? Вряд ли он хотел гибели твоей мамы.

Саид фыркает.

– Он не смог её защитить, потому что в тот момент был со своей семьёй. Он оберегал их. Свою жену и сыновей. А мы с мамой жили сами по себе. Она была любовницей, а я был внебрачным ребёнком, не имеющим такой ценности, как его законнорождённые сыновья. После гибели матери он лишил меня её ещё раз, когда привёл в свой дом и заставил всех свидетелей того времени замолчать. Я был вынужден называть мамой ту, которая никогда не была ею. Которая не рожала меня и не воспитывала. Он лишил меня всего: матери, детства, семейных ценностей.

Я почувствовала, как к горлу подступает ком. Это было… сильно. Пронзительно и остро. В каждом его слове скользила ничем не прикрытая боль. И ярость. Обнажённая, яркая, накопленная годами.

– Саид, а почему ты не считаешь семьёй своих братьев? Они тоже перед тобой провинились?

Он поднимает на меня взгляд, и отчего-то становится не по себе. Зрачки его глаз потемнели, стали почти чёрными. Выражение лица нечитаемое, будто в камень превратился. По спине проходит озноб, и я крепче сжимаю в ладонях чашку. Кажется, если не буду сейчас за что-то держаться, свалюсь с кресла.