Читать книгу "Самсон и Надежда - Андрей Курков"

Озадаченный Самсон поднялся к себе. Не разуваясь и не снимая гимназического пальто, прошелся по квартире, в которой действительно теперь было и холодно, и одиноко. Остановившись перед тремя березовыми поленьями у левой печки, тяжело вздохнул. Надо спускаться в подвал за дровами — от трех поленьев только чугунная дверца печной топки нагреется, а чтоб сама кафельная печная стенка теплой стала, поленьев штук десять надо!

Остановился взгляд его на жестянке из-под монпансье, внутри которой коробочка из-под пудры от мышиных зубов спряталась. Взял, отнес обратно в отцовский кабинет. В ящик стола опустил. Нет еще таких мышей, которые могли бы жестянку прогрызть!

Поменял гимназическое пальто на старую ватную отцовскую куртку и отправился в подвал за дровами.

Глава 5

В дверь грубо постучали, когда уже трещали вовсю березовые поленья в печке, в той, что и гостиную грела, и спальню его. А после грубого стука сразу другой, вежливый и вопросительный стук в дверь постышался.

На пороге Самсон увидел двух красноармейцев разного роста, но приблизительно одного возраста в мятых, вроде как большего, чем надо, размера шинелях. Рядом сбоку — вдова дворника. Понял он, что первый грубый стук по двери это от них был, а второй, вежливый, — от нее. Видимо, показала, как по-городскому в двери стучать надобно.

— Это другие, — сказала она Самсону, кивая на красноармейцев, которые уставились на него одновременно и враждебно, и смущенно. — Я им сказала, что у вас швейной машинки нету, а они не верят! Покажите им!

— А на что вам машинка? — удивился Самсон и на всякий случай на их руки, из широких рукавов шинели выглядывающие, посмотрел. Пальцы у обоих были крестьянские, не тонкие, как у музыкантов или у портных.

— А нам приказано, — ответил на это тот, что повыше, стараясь своему голосу грубости придать. Был он, может, одних лет с Самсоном.

— Заходите, смотрите, — пожал плечами Самсон. — У нас дома никто не шил!

Зашли красноармейцы в коридор, в гостиную, оглядываясь по сторонам с опаской.

— А там? — спросил тот, что пониже, остановившись перед дверью в отцовский кабинет.

И, не дожидаясь позволения, заглянул внутрь.

— А зачем всю стену этими обвешали? — обернулся он к Самсону.

— Для красоты, — просто так ответил тот. — Отец считать любил…

— А сам он где?

— Убили недавно.

— На улице?

— На улице, — подтвердил Самсон. И понял, что теперь оба красноармейца на его перебинтованную голову уставились.

— А тебя шо, ранило? — спросил короткий.

Самсон молча кивнул.

— Вот тут тепло, смотри! — отвлек его тот, что подлиннее, ладонь на кафельную стенку печки положив.

— Ну чего греетесь! — закричала на них остававшаяся в коридоре у входа в гостиную вдова дворника. — Швейной машинки нет, увидели? Вот и идите!

— Чего ты такая злая? — Короткий стянул с плеча винтовку. — Я вот щас влуплю тебе промеж глаз, тогда посмотрим!

В глазах вдовы мелькнуло опасение — это Самсон заметил. Но на лице ни один мускул не дрогнул.

— Я тебе влуплю! Я твоего комиссара квасом угощала! Вот скажу ему!

Забросил короткий винтовку обратно на плечо.

А длинный протянул руку и прошелся пальцами по рукаву стеганой ватной куртки, которую Самсон после того, как за дровами спускался, не снял еще.

— А от отца низиков не осталось? Может, кальсоны какие? — спросил он. — Зима-то у вас затяжная, не то что у нас!

— А вы откуда? — поинтересовался Самсон.

— Мелитополь.

Поспешил Самсон в свою спальню, открыл сундук, что в углу правом стоял, взял одну пару собственных кальсон и вынес красноармейцу. Заметил, как короткий на длинного с завистью посмотрел и как-то нехорошо слюну сглотнул.

— Идите-идите, — начала торопить их вдова дворника. — Только отметьте у себя, что в этой квартире нет никакого швейного инвентаря…

Вышли они не попрощавшись, а сама вдова задержалась на мгновение. Про свое приглашение на вечернюю селедку напомнила.

За час до селедки у Самсона возникло романтическое настроение. Он озаботился вопросом, который уже два года его не волновал: как он будет выглядеть? Рубашку белую нашел сразу. Гимназические брюки заставили его понервничать, потому что оказались не в шкафу, а в холщовом мешке внутри сундука вместе с летними сандалиями. Раньше он мог носить их без ремня, но теперь они спадали. Ремень также нашелся на дне сундука с его вещами, но был он без пряжки. Порывшись еще, обнаружил он и старую школьную бронзовую пряжку с двумя расходящимися лавровыми ветками и большой буквой «Ш» на фоне веера из перьев для чистописания. Одевшись, примерил куртку-френч и уже тогда успокоился, глядя в зеркало и находя себя с перебинтованной головой геройски привлекательным.

Перед тем, как спускаться к вдове, выбрил до блеска щеки опасной бритвой, попрыскался цветочным одеколоном от Брокара и тут же пожалел. Излишняя выбритость выдавала в нем больше жертву, чем героя. А запах буржуазного одеколона эта девушка могла воспринять как его слабость или, что даже хуже, как протест против запахов новой жизни. Смыв одеколон мыльной водой, Самсон вытерся холодным, пропахшим сыростью полотенцем.

Воздух на кухне у вдовы оказался этим вечером еще насыщеннее обычного. Рядом на керогазе кипела кастрюлька, в которую можно было не заглядывать, ибо именно она и наполняла всю кухню теплым ароматом картошки. На круглом столе, накрытом белой льняной скатертью, красовались три разные тарелки из одного сервиза: десертная, закусочная и обеденная, возле каждой лежало по грубоватой, пролетарского вида вилке. В центре на равном удалении от всех тарелок стояла фарфоровая курица-масленка.

— Надежды еще нет, но она обещала! — сообщила вдова, усадив гостя за стол.

«Красивое имя», — подумал Самсон.

— Ты извини, я их к тебе вести не хотела, обычно выругают и уходят! А тут: нет, мы должны сами проверить! Я им говорю: мы же с вами это, с одного куста крыжовник! Вы что, мне не верите! А они все равно!..

— Да ничего, ничего! — попробовал успокоить ее Самсон.

— И ты в следующий раз не давай, чего просят! А то ж придут те, кому нельзя отказать, а ты уже все поотдавал тем, кому можно было не давать! Весь в своего папеньку, царство ему небесное!

Раздавшийся стук отвлек вдову и придал ее движениям легкость. Она выпорхнула из-за стола. Скрипнула дверь.

— Ой, Наденька! Чудесно, что пришла! Проходи!

В кухню под стук деревянных башмачков по деревянному же полу вошла девушка излишне атлетической наружности — высокая, круглолицая, крупнотелая, но не толстая, в черном овечьем полушубке, застегнутом с натяжкой, отчего полушубок казался напыженным, в длинной, ниже колен, строгой юбке.