Читать книгу "Женщина, стоящая посреди - Михаил Арцыбашев"

— Раиса Владимировна, — крикнул ей вдогонку инженер, — я к вам зайду вечерком… можно?..

Досада и страх выразились на ее красивом лице, но она все-таки успела обжечь Лугановича таинственным взглядом, ясно говорившим: до другого раза!..

Инженер сразу изменился. Он дружески подхватил Лугановича под руку и заговорил таким тоном, точно они были старыми приятелями, превосходно понимающими друг друга.

Сначала студент был настороже, но инженер был так мил, так остроумно высмеивал дачные нравы и дачных дам, что Луганович, которому немного льстило внимание элегантного инженера, не выдержал и развеселился.

В конце концов они очутились на веранде ресторана, и перед ними появилась обычная бутылка шампанского.

Было уже поздно, и тихо наплывала теплая летняя ночь. Над вершинами сосен засверкали звезды. В аллеях парка только кое-где, под неяркими электрическими фонариками, еще виднелись группы дачников. Доносились мужские голоса и женский смех. На балконах дач, сквозь темную листву, заблестели огоньки. Лес потемнел и сдвинулся кругом.

Инженер и Луганович говорили, конечно, о женщинах.

Это так обычно, что когда собираются мужчины, то они говорят о женщинах. Они могут говорить о чем угодно — об искусстве, о политике, о науке и религии — но их беседа никогда не будет так напряженна и остра, как тогда, когда слово «женщина» не сходит с языка. Она как будто стоит перед ними непременно нагая, непременно молодая и красивая, непременно любовница. Где-то, забытые, теряются матери, жены и сестры — скучные женщины будней, и поперек всего фона пестрой жизни распростерто обнаженное женское тело. И на это желанное тело, с той странной злобой, которую рождает неудовлетворенность, летят плевки, похожие на поцелуи, и поцелуи, похожие на плевки.

— Мы все прекрасно знаем, — говорил инженер, — что никто из нас не питает ни малейшего уважения к женщине… Мы все считаем их развратными, лживыми и доступными. Мужчина презирает женщину, но преследует ее как совершеннейшее орудие наслаждения, пока она молода и хороша. Когда же она состарилась, ее вид не возбуждает ничего, кроме скуки, в лучшем случае — какого-то забавного почтения, как к отставной любовнице. Это уже пенсия инвалиду!.. Все те прекрасные слова о женщине, которые мы читаем на страницах либеральных газет и поэтических произведений, ни для кого не обязательны в личной жизни!..

Когда мы восхищаемся тургеневским ароматом чистых девушек, мы, в действительности, только вдыхаем запах свежего женского тела. Женщина-товарищ нам не только не нужна, но даже враждебна, ибо конечная мечта мужчины — женщина-раба, покорная ласкам и не стесняющая его свободу ни в чем. Чистые девушки дороги нам только тем, что их еще можно лишить невинности. Первое наше стремление при соприкосновении с невинной девушкой развратить ее. Ничто так не увлекает мужчину, как физическое и моральное насилие над женщиной, борьба с ее стыдом, дикарская грубость захвата. И кто знает, не это ли, в конце концов, и нравится женщине. Пока мы молоды и наивны, мы часто боимся оскорбить женщину, играем в благородство, а она фатально ускользает от нас в руки более грубого и смелого.

Луганович быстро посмотрел на инженера. Ему показалось, что Высоцкий намекает на него и Нину. Не было ни малейшего основания подозревать это, потому что девушка даже не была знакома с инженером, но смутная ревность сейчас же шевельнулась в Лугановиче, и вдруг с поразительной убедительностью студент почувствовал, как был глуп тогда, на обрыве, уступив сопротивлению Нины. Он немедленно дал себе слово в другой раз быть настойчивее и не отступать даже перед насилием.

Инженер не заметил ничего и продолжал, видимо сам увлекаясь пряным содержанием своей речи. Слово «женщина» он произносил как-то особенно, с таким оттенком, точно из всех человеческих слов только это одно было ему понятно до конца.

— Беспомощность женщины, которую насилуют, вовсе не вызывает в нас жалости и негодования… Она только возбуждает нас. Когда в газетной хронике мы читаем об изнасиловании беззащитной девушки толпою каких-нибудь хулиганов, мы только из лицемерия возмущаемся, а на самом деле жаждем подробностей и мучительно завидуем, что нас не было в этой толпе, хотя бы в качестве зрителя… О, если бы не существовало каторги!.. Если бы сегодня отменили всякую кару за изнасилование, завтра к вечеру во всем мире не осталось бы неизнасилованной женщины. Их ловили бы повсюду, в лесах, в салонах, в комнатах для прислуги, в дортуарах пансионов, в классах гимназий и в монастырских кельях… Ибо для чего же нам нужна женщина?.. Неужели вы думаете, юноша, что мы не обошлись бы без нее в наших искусствах, войнах, науках и работах?.. Солдаты, депутаты, рабочие, литераторы, философы разве нуждаются в помощи женщины?.. Отнимите у нее орудие наслаждения, и женщина станет для нас только лишним ртом.

— Отчасти вы, может быть, и правы, — нерешительно возразил Луганович, оглушенный этим потоком цинизма, — но мне кажется, что в сфере, например, искусства…

— Это вы об актрисах?.. — спросил инженер. — Оставьте!.. Попробуйте выпустить некрасивую женщину на сцену или написать пьесу, в которой нет специально любовной роли для женщины!.. Нет, женщина в искусстве только возбудитель, и больше ничего!..

— Женщина-мать?

— Ах, юноша… — насмешливо вздохнул инженер, — давайте называть вещи их собственными именами: что такое мать?.. Аппарат для высиживания и кормления, кормилица и нянька!.. Зачем произносить это слово с таким пафосом, когда слово «отец» произносится так просто?.. Я никогда не видел, чтобы мужчина гордился тем, что носит в себе зародыши миллионов жизней, а почему, скажите, пожалуйста, эта роль менее почтенна? Клянусь честью, что беременная женщина не возбуждает во мне больше благоговения, чем виновный в этом мужчина!..

Луганович невольно вспомнил свою мать — женщину легкомысленную и с тяжелым характером, но почувствовал какую-то неловкость и с легкой запинкой возразил:

— Не все матери только аппарат, как вы выражаетесь… Должно быть, у вас никогда не было матери…

Высоцкий взглянул на него с таким комическим удивлением, что студент покраснел и разозлился.

— Я говорю не в буквальном смысле, конечно… Но вы, вероятно, рано лишились матери или…

— О нет… — спокойно перебил инженер, — моя матушка жива и до сих пор, и уверяю вас, я питаю к ней самую искреннюю нежность… Но это ужасно по-обывательски — думать, что если человек пришел к каким-нибудь выводам, то непременно по причинам личного свойства. Точно в выводах разума нельзя идти даже против собственного чувства! Мать моя решительно ничего не сделала такого, что могло бы меня разочаровать в матерях вообще. Напротив, она очень любила меня и была превосходной нянькой.

— Только нянькой?

— А чем ей быть?

— Мать может быть воспитательницей, другом…

— Другом, конечно, может быть, но какая же это заслуга — быть другом чьим бы то ни было, а тем более — своего собственного щенка!.. Любая свинья — друг своего поросенка!.. А насчет воспитания, так вы это лучше оставьте: человек воспитывается не нравоучениями своих родителей, а всей окружающей обстановкой. И если бы мы отчетливо представляли себе, как ничтожно мала роль женщины в мировой культуре, нам бы стало ясно, что мать-воспитательница не может идти дальше азбуки, да и то сочиненной мужчиной.