Читать книгу "Кровь мага - Дэвид Хаир"

Вульт кивнул, и двое норосцев вместе вошли в святая святых своих завоевателей.

Их взглядам открылся большой круглый покой со стенами из простого белого мрамора, на которых были изображены сцены из жизни Благословенных Трех Сотен. Над столом висела статуя Коринея, возносящегося на Небеса, вращавшаяся без видимой поддержки. В каждой из ее рук были светильники, освещавшие помещение. Тяжелый, отполированный до блеска круглый стол из дуба стоял в окружении девяти кресел – дань традициям севера, шлессенской легенде о короле Альбретте и его рыцарях. Впрочем, император Констант превратил этот легендарный символ равенства в своего рода насмешку, сидя на резном троне, установленном на возвышавшемся над столом помосте, который занимал в помещении центральное место. Если Гайл не ошибался, помост был украшен кешийским золотом и верблюжьей костью: добыча из последнего священного похода.

– Ваши Величества, позвольте представить вам магистра-генерала Белония Вульта, губернатора Нороса, и Вольсай-магистра Гурвона Гайла из Нороса, – объявил слуга.

Его Императорское Величество Констант Сакрекёр взглянул на них из-под нависших бровей и нахмурился.

– Они норосцы, – произнес он хнычущим тоном. – Матушка, ты никогда не говорила, что они – норосцы.

Он пошевелился в своей тяжелой, отделанной мехом горностая багровой мантии. Императору явно было неуютно. Он был худощавым мужчиной чуть младше тридцати, однако вел себя как человек гораздо менее зрелый, а на его лице постоянно появлялось выражение вздорной недоверчивости. Его борода была всклокоченной, а волосы – жидкими. Создавалось впечатление, что император предпочел бы находиться где-то еще. Во всяком случае, ему явно становилось скучно.

– Разумеется, говорила, – ответила его мать жизнерадостно.

Канонизированная Мать Империи Луция Фастериус продолжала сидеть, однако доброжелательно улыбнулась, удивив Гайла, ожидавшего от этой женщины более холодных манер. У ее глаз и рта виднелись морщинки, которые большинство тщеславных женщин-магов попытались бы устранить любыми способами, а одета она была в простое платье небесно-голубого цвета. Ее единственным украшением оказался золотой венец-нимб, которым она отводила назад свои светлые волосы. Женщина скорее была похожа на любимую тетушку.

– Вы выглядите сегодня столь же ослепительно, как и вчера, Ваше святейшество, – произнес Белоний Вульт с глубоким поклоном.

Это было столь очевидной неправдой, что императрица-мать вздернула бровь.

– На деньги, которые я потратила на вчерашнее платье, можно было бы организовать новый священный поход, – заметила она сухо. – Надеюсь, вы не хотите сказать, что мне просто следовало надеть крестьянскую сорочку, губернатор Вульт?

– Я лишь имел в виду, что любые украшения меркнут перед вашим прекрасным лицом, святая госпожа, – ответил Белоний невозмутимо.

Вульт был тем еще льстецом.

Окинув его оценивающим взглядом, Луция жестом указала на два стула напротив нее. За столом сидели четверо мужчин. Одни смотрели на вновь прибывших равнодушно, другие – враждебно.

– Позвольте мне поздравить вас с канонизацией, Ваше святейшество, – продолжал Вульт. – Никогда не встречал человека, заслуживавшего бы подобного признания больше.

Луция мило улыбнулась, напомнив, скорее, хорошенькую девочку, принимающую похвалу за внешний вид, чем канонизированную правительницу. Однако подслушанные Гайлом рассказы о том, что она делала с теми, кто вызывал ее недовольство, леденили даже его закаленную в житейских передрягах душу. Откуда ему было знать, как выглядят и ведут себя святые?

– Добро пожаловать в Тайный совет Рондельмара, – сказала Луция, изящно взмахнув рукой. – Вам знакомы эти господа? Позвольте же мне их представить. – Она указала на высокого, лысеющего мужчину, выглядевшего лет на сорок, но прожившего, вполне возможно, все восемьдесят. – Это – граф Калан Дюбрайль, имперский казначей.

Дюбрайль коротко кивнул. Его древние глаза смотрели куда-то вдаль.

Волосы сидевшего рядом с ним мужчины были седыми, но его лицо выглядело моложавым, а телосложение атлетичным.

– Я Кальт Корион, – произнес он холодно. – Я помню вас, Вульт. – Казалось, Корион вот-вот сплюнет. Он обернулся к Луции: – Не понимаю, зачем им к нам присоединяться – это Тайный совет, а не базарное кафе, в котором путешественники могут поделиться своими мыслями. Я читал план, и мне не нужно, чтобы его мне пытались впарить они.

– План, который мы намерены осуществить, был разработан этими господами, дорогой Кальт. Будь с ними любезен.

– Я был с норосцами настолько любезен, насколько это имело смысл – во время Мятежа. – Корион самодовольно ухмыльнулся Белонию. – Ваш меч все еще висит в моем зале для трофеев, Вульт.

– На здоровье, – ответил Вульт елейно. – У меня есть более мощное оружие, которое никому не отнять.

«Осторожно, Белоний, именем Кора, – подумал Гайл. – Это же треклятый Кальт Корион!»

Презрительно фыркнув, Кальт Корион взглянул на Гайла.

– А это – знаменитый Гурвон Гайл? Полагаю, уже слишком поздно для того, чтобы отменить имперское помилование и повесить его?

– Мятеж был давно, – произнес Гайл мягко, встретившись взглядом с рондийским генералом.

Прошло семнадцать лет с тех пор, как жители Нороса взбунтовались против своих имперских господ. Казалось, они даже могли победить, однако затем Белоний Вульт без боя сдал Лукхазан и ход войны изменился в одночасье. Гайл тогда был гораздо младше и являлся беспечным идеалистом. А кем он стал теперь? Главой соглядатаев с потухшим взглядом? Хитрым плутом, придумавшим свой последний план, который позволит ему уйти на покой? Кем-то в этом духе.

– Хорошо сказано. Мятеж произошел слишком давно, чтобы из-за него беспокоиться, – согласился толстяк в нарядной мантии священника, столь тяжелой от золота и драгоценных камней, которыми она была расшита, что уже сама его способность двигаться казалась чудом из чудес. Сейчас великий прелат Доминий Вуртер выглядел еще толще, чем вчера на Плас д’Аккорд. – Он был давно, и мы рады вновь приветствовать наших рожденных в Норосе братьев в лоне Империи. – Прелат жирно улыбнулся. Его челюсть тряслась. – Полагаю, юный Адамус вчера вас хорошо развлек?

Остальные собравшиеся переглянулись. Если норосцы были гостями епископа, то что это говорило о роли Церкви в их предложении или о ее тайных мотивах?

Гайлу стоило немалых усилий оставаться невозмутимым. Пусть гадают.

Мужчина, сидевший по левую руку от императора, полуобернулся.

– Я – Бетильон, – объявил он, словно само его имя все объясняло.

И это действительно было так: норосцы до сих пор называли Томаса Бетильона Бешеным Псом за то, что он сделал в Кнеббе во время Мятежа. Что же касается внешности, то это был мужчина с грубыми чертами лица, тяжелыми веками, седеющими волосами и неаккуратными бакенбардами.