Читать книгу "Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - Дипа Анаппара"

Мы с Руну-Диди идем с ведрами, в которые бросили мыло, полотенца и кружки, в туалетный комплекс возле свалки.

Черный смог все еще клубится над нами. Он колет мне глаза, и от него у меня на щеках слезы. Диди дразнит меня, говорит, что я, должно быть, скучаю по Бахадуру.

– Из-за дружка плачешь? – спрашивает она, и я бы велел ей заткнуться, но у туалетов длинные очереди, хоть вход в них и стоит две рупии, и мне надо сосредоточиться на переносе веса с одной ноги на другую, чтобы задница не лопнула.

Смотритель, который сидит за столом у главного входа в туалеты – там, где он делится на дамский и мужской, принимает деньги и пропускает людей целую вечность. Он должен работать с пяти утра до одиннадцати ночи, но он запирает комплекс когда хочет и уходит. Тогда мы должны делать свои дела на свалке. Это бесплатно, но там любой может увидеть твою задницу – и твои одноклассники, и свиньи, и собаки, и такие же старые, как Нана и Нани, коровы, которые слопают твою одежду, если не повезет.

Руну-Диди стоит в очереди в дамский туалет, а я – в мужской. Диди говорит, что мужчины вечно пытаются заглянуть к ним. Видимо, чтобы проверить, чище ли у них туалеты и ванные.

Люди в моей очереди болтают про Бахадура.

– Этот мальчик, наверное, где-нибудь прячется, – говорит один чача, – и ждет, когда мать вышвырнет его отца вон.

Все согласно бормочут. Они решают, что Бахадур вернется домой, когда устанет от драк с бездомными собаками за черствые роти из мусорных куч.

Мужчины обсуждают, как громко кричала мама Бахадура прошлой ночью – так громко, что могла бы напугать духов, что живут на Призрачном Базаре, и шутят о том, сколько им самим понадобилось бы времени, чтобы понять, что один из их собственных детей пропал. Часы – дни – недели – месяцы?

Один чача говорит, что даже если заметит, то не скажет об этом.

– У меня восемь детей. Какая разница – меньше на одного или больше? – говорит он, и все смеются. Смог им тоже щиплет глаза, поэтому они одновременно плачут.

Я добираюсь до конца очереди, отдаю деньги смотрителю и быстро делаю свои дела. Интересно, не сбежал ли Бахадур туда, где туалеты чистые, а ванные пахнут жасмином. Если бы у меня была такая ванная, я бы в ней мылся из ведерка каждый день.

Вернувшись домой, Диди дает мне чай и галеты на завтрак. Галета твердая и безвкусная, но я послушно жую. Мне не удастся поесть ничего другого до полудня. Затем я переодеваюсь в форму, и мы идем в школу.

Хотя Папа мне и запретил, я планирую улизнуть от Руну-Диди, как только смогу. Но вокруг Буйвола-Бабы полно людей, некоторые стоят на пластиковых стульях и чарпаях и вытягивают шеи, чтобы хорошенько все разглядеть. Они преграждают нам путь. Я слышу голос, который узнаю по прошлой ночи.

– Найди моего сына, баба, найди моего сына для меня. Я не отойду отсюда, пока мой Бахадур не найдется, – кричит Пьяница Лалу.

– Ахча, что, теперь ты жить не можешь без сына? – восклицает какая-то женщина. – Что же ты об этом не думал, когда колотил его?

– Только полиция сможет помочь нам, – говорит другая женщина. – Его нет дома уже шесть ночей. Это слишком долго. – Я думаю, это мама Бахадура.

– Мы так опоздаем, – говорит Руну-Диди. Она держит школьную сумку перед собой и использует ее, чтобы расталкивать людей и отодвигать их, и я делаю то же самое. К тому времени, когда мы выбираемся из толпы, волосы у нас грязные, а форма мятая.

Руну-Диди поправляет свой камиз[9]. Прежде чем она успевает меня остановить, я прыгаю через канаву и бегу мимо коров и кур, и собак, и коз, одетых в свитера лучшие, чем у меня, мимо женщины в наушниках, подметающей улицу и слушающей громкую музыку с телефона, и седой бабушки, лущащей фасоль. Моя школьная сумка задевает старика, сидящего на пластиковом стуле: одна ножка стула короче других, и под нее подложены кирпичи. Стул опрокидывается, и старик падает задницей в грязь. Я потираю левое колено, которому немножко больно, и затем снова кидаюсь бежать, и проклятия старика несутся мне вслед вплоть до следующего переулка, который пахнет лепешками чхоле бхатур.

Пари и Фаиз ждут меня возле магазина, который продает «Тау джи», «Чулбуле»[10] и другие соленые закуски, обваленные в масале. Сегодня ярко-красные, зеленые и синие обертки выглядят уныло из-за смога, и муж и жена, которые заправляют магазином, сидят за стойкой в масках. Смог меня не беспокоит так, как их, наверное, потому, что я сильный.

– Этот Фаиз, на, – говорит Пари, как только я присоединюсь к ним, – идиот.

Ее челка-минарет выглядит так, словно рухнет в любую секунду.

– Это ты идиотка, – говорит Фаиз.

– Вы видели? – спрашиваю я. – Пьяница Лалу молится Буйволу-Бабе, как будто Баба – правда бог.

– Мама Бахадура говорила, что пойдет в полицию, – говорит Пари.

– Она экдум – чокнутая, – говорит Фаиз.

– Полиция выгонит нас, если мы пожалуемся, – говорю я. – Они всегда угрожают прислать бульдозеры и снести нашу басти.

– Они ничего не смогут сделать. У нас есть продовольственные карточки, – говорит Пари. – А еще мы платим им хафту. Если они нас вышвырнут, то у кого им вымогать деньги?

– Много у кого, – говорю я. – В Индии больше людей, чем в любой другой стране мира. Кроме Китая. – У меня в зубах застряла галета, и я выковыриваю ее языком.

– Фаиз считает, что Бахадур мертв, – говорит Пари.

– Бахадур наш ровесник. Мы не настолько старые, чтобы умирать.

– Я и не говорил, что он умер, – протестует Фаиз, а затем кашляет. Он сплевывает слюну и вытирает рот руками.

– Может, у Бахадура астма разыгралась из-за смога, он упал в канаву и не смог выбраться, – говорит Пари. – Помните, как он задыхался, когда мы были во втором классе?

– Ты расплакалась, – говорю я.

– Я никогда не плачу, – говорит Пари. – Ма плачет, а я – нет.

– Если бы Бахадур упал в канаву, кто-нибудь бы ему помог. Гляньте, сколько тут народу, – говорит Фаиз.

Я смотрю на людей, что идут мимо нас, и пытаюсь понять, похожи ли они на тех, кто поможет. Но их лица наполовину скрыты платками, чтобы помешать смогу проникнуть в уши, нос и рот. Несколько мужчин и женщин лают что-то в мобильные телефоны сквозь самодельные маски. На обочине – продавец чхоле бхатур, и, хотя лицо у него не закрыто шарфом, оно спряталось в облаке дыма из чана с шипящим горячим маслом, в котором он жарит лепешки бхатур. Его клиенты – рабочие по пути на фабрики и стройки, дворники и плотники, механики и охранники в торговых центрах, которые возвращаются домой после ночной смены. Люди черпают чхоле[11] стальными ложками и жуют, платки спущены на подбородки. Их взгляды направлены в тарелки с горячей едой. Даже если бы на них прямо сейчас шел демон, они не заметили бы.