Читать книгу "Наследница достойных - Ирина Ваганова"

В просветах между зарослями ивы замелькали крыши невзрачных построек, я прибавила шагу. Радовало, что до деревни добралась раньше, чем рассчитывала.

По крутой тропинке поднялась на холм и остановилась отдышаться. За рекой зеленели заливные луга с высокой мягкой травой. Там паслось стадо коров. На этом, высоком, берегу реки стояла деревенька — не слишком большая, пожалуй, и трактира в ней не найдется, но я надеялась, что уставшую путницу покормят в любой крестьянской избе.

Прямая довольно широкая улица удивила пустотой. Не играли во дворах ребятишки, не купались в пыли куры, не спали в лужах свиньи. Только собаки высовывали носы в щели под глухими заборами, исступленно лаяли, разгоняя ощущение запустения.

Строили деревню какие-то шалопаи — Ддругого объяснения у меня не нашлось. Два или три хозяйства стояли, прижимаясь заборами, потом зиял пустырь, где вполне мог поместиться еще один двор, дальше опять постройки, за ним еще прогал. Создавалось впечатление, что дома разбрелись из общего хоровода: поодиночке, парами, группами.

У каждой калитки я пыталась докричаться до хозяев, но те либо не слышали меня за собачьим приветствием, либо не желали отвлекаться от насущных занятий. К одинокой женщине, бредущей по улочке, я бросилась бежать, будто боялась, что та рассеется в воздухе:

— Пожалуйста! Будьте добры! Остановитесь!

Крестьянка лет сорока с невыразительным лицом взглянула на меня исподлобья и задержалась, поджидая:

— Чего тебе?

— Мне бы пообедать и отдохнуть до утра. — Заметив, как женщина недовольно скривилась, я поспешно добавила: — Хорошо заплачу.

Сердце мое чуть не остановилось, когда крестьянка покачала головой и нырнула за ограду. Оттуда она объяснила:

— Парша на овец напала по всей округе. Что если на тебе зараза? Никакие деньги не захочешь.

— Я здорова!

Женщина пятилась, качая головой:

— Не пустят, не надейся. Все, кто мог сжалиться над тобой, сквозь землю провалились.

— Как провалились? — не поняла я.

— Видала пустоши? — женщина махнула в сторону пространства между домами, — жили там. И дальше, и еще вот там. По деревне, считай, полтора десятка семей исчезли вместе с живностью.

В ее тираде чувствовалось сожаление, что вместе с людьми пропало и добро.

Я даже на минуту забыла о голоде и усталости. Умом тетка тронулась?

Решила поискать другое пристанище.

Мне отказали еще в четырех местах, причин не объясняли, а вопросы мои игнорировали. То, с какой опаской поглядывали на меня и женщины, и мужчины, оставляло неприятное впечатление — самых бессердечных людей словно свезли сюда со всей округи. Окончательно потеряв надежду обрести приют, я двинулась за околицу. Полежу на берегу, отдохну и двинусь дальше.

Распахнутые ворота крайнего дома заставили остановиться и заглянуть во двор. На крылечке сидела старушка. Она уткнулась в колени и покачивалась, тихо завывая. Я не сразу решилась потревожить человека в его горе. Старый пес, гремя обрывком цепи, подошел ко мне и ткнулся носом в бедро.

— Нет у меня ничего, — раскрыла я ладонь, — сама голодная, как медведица в марте.

Пес шумно вздохнул, вернулся к хозяйке, заворчал. Старушка подняла голову и уставилась на меня бесцветным взглядом.

— Здравствуйте! — шагнула я вперед. — У вас что-то случилось? Могу я помочь?

— Заразы не боишься?

Я отрицательно покачала головой, крестьянка поднялась и махнула, приглашая следовать за ней. Мы зашли в полутемный сарай. В нос ударил запах гноя и прелой соломы. На земляном полу в беспорядке лежали неподвижные овцы. Несчастные животные не имели шерсти, а тельца их были усеяны большими и маленькими язвами.

— Болеют? — спросила я, проглотив вставший в горле комок.

— Сдохли, — без тени сожаления сказала старуха. — Надо в яму перетаскать да землей засыпать. Одной никак не справиться.

— А где же ваши родные? — Я не сомневалась, что в большом доме с таким обширным хозяйством должно жить человек семь, а то и двенадцать.

— В город подались. Жрать-то нечего теперь будет.

Я чуть было не спросила, как же они оставили старуху одну и даже не помогли захоронить погибших животных, но смолчала, опустилась на корточки, попыталась приподнять ближнюю ко мне овцу и резко отдернула руку.

— Шевелится! — Животное открыло круглый глаз и уставилось на меня. — Живая. Смотрит!

— Не до шуток, — сердито отозвалась бабка и склонилась рядом со мной. Овечка приподняла голову и едва слышно заблеяла. Из дальнего угла эхом отозвалось еще несколько слабых голосов. — Вот чудо-то! Правда, живая!

— Водички им, может быть? — предложила я. — Где взять, скажите. Принесу.

— Еще не хватало! — выпрямляясь, старуха всплеснула руками. — Господа за моей скотинкой станут ходить. Чего выдумала? Иди в дом. Управлюсь.

Могла бы я, конечно, послушаться и уйти. Безумно хотелось посидеть под крышей, пожевать хотя бы черствый ломоть хлеба, выпить молока. Но без спросу я все равно постеснялась бы, так что предпочла остаться с хозяйкой.

Довольно долго мы занимались овцами: перестелили солому в загоне, напоили всех по очереди и перенесли на чистую подстилку. Некоторые овечки поднимались на дрожащие ноги, другие лежали и жалостно блеяли. Принять их за мертвых теперь было невозможно. Видимо, кризис миновал.

В дом я зашла настолько измученной, что едва не упала сразу же за порогом. Бабка, напротив, выглядела свежей, будто работа придала ей сил. Она уже не хмурилась, хотя и приветливым ее обтянутое тонкой сморщенной кожей лицо назвать было нельзя. Со мной она возилась с тем же суровым видом, что и с овечками. Словно по обязанности, помогла умыться, накормила остывшей кашей, напоила квасом. Я с облегчением скинула надоевшие ботинки, сунула ноги в любимые туфли, мысленно радуясь, что захватила их с собой. Сменила платье на просторную рубаху, которую выделила мне хозяйка:

— Не брезгуй. Стираное.

Поток моих благодарностей встречала кривой усмешкой. Но когда я улеглась на постеленную на огромном сундуке перину и с наслаждением сомкнула веки, старуха присела на край, погладила меня по руке и шепнула:

— Откуда ж ты явилась, голуба? Я уж думала, все отзывчивые сгинули.

Ответить я не успела — провалилась в черноту вязкой дремы.

* * *

Наутро я открыла глаза, только когда надоедливый солнечный луч не оставил ни малейшей возможности подремать. Ярким светом была заполнена вся чисто убранная горница. Над чугунным котелком на столе поднимался дразнящий парок, распространяя запах вареной картошки. Рядом на белой, расшитой замысловатым узором салфетке лежали блестящие мытой кожурой пупырчатые огурчики и толстые ломти хлеба. Я соскочила с постели и, подбежав к столу, сняла тряпицу с горлышка кувшина. Квас! Мне еще вечером очень понравился кисленький, отдающий ароматом мяты напиток. Налила в глиняную кружку, выпила жадными глотками, налила еще, огляделась.