Читать книгу "Непобедимое солнце. Книга 2 - Виктор Пелевин"

– Фрэнк мне про это не рассказывал.

– Зато рассказывал мне.

Мы с Гекченом погуляли еще немного. Он несколько раз повторил, что я, возможно, права – и Камень действительно следовало бы разбить кувалдой. Я возразила, что не предлагала ничего подобного и говорила чисто гипотетически. Тогда просто утопить, сказал он. Утопить в море. Но Тим никогда на это не согласится, ответила я…

Наконец мы распрощались. Гекчен пообещал прислать какие-то интересные материалы по Руми. Я обещала позвонить, если что, и вернулась на гипподром одна.

Через несколько минут от Гекчена пришло сообщение со ссылкой на его архив. Я открыла ее. Там были клипы и фотографии. Крутящиеся дервиши, сельджукская одежда и оружие, какие-то старые здания, за которые заходило огромное багровое солнце. Еще я увидела могилу Руми – на ней стояло что-то вроде высокой каменной чалмы. Могилы учеников украшали такие же чалмы поменьше. Еще был линк на тексты, но я решила отложить их на потом.

Стоя у египетского обелиска, я вспоминала Аруначалу. Золотая танцующая фигурка среди благоуханных облаков…

Шива, ты что, правда услышал?

Вечером перед сном я несколько раз с чувством повторила мантру «ом нама Шивая». Все, Шива, теперь мы квиты.

Эмодзи_взволнованной_и_очень_привлекательной_блондинки_в_маске_луны_склоняющейся_перед_величием_небес_куда_у_нее_оказывается_уже_много_лет_есть_собственный_актуальный_спецпропуск.png

Люди ворвались в мою спальню так рано и так бесцеремонно, что спросонья я принял их за убийц. Кажется, я даже закричал.

Но это была моя мать и два вооруженных раба с факелами. Мать выглядела жутко – ее испуганное и перекошенное лицо покрывали черные кляксы слез.

Странно, но первым делом я вспомнил слова Ганниса про равновесие мира, поддерживаемое богом. Богатые женщины плачут черными слезами, потому что у них черные сердца – бог же устанавливает равновесие внутреннего и внешнего через то, что они мажут себе ресницы дорогой косметикой… Это была сложная умная мысль, и я испытал гордость, что могу так думать.

– Варий, – сказала мать, – императора убили. Оденься и вооружись. Мужайся, мой сын. За нашими жизнями тоже скоро придут…

Оказалось, что спросонья я почти угадал правду.

Но зато ошиблась моя мать – в первый день про нас не вспомнили. На второй и третий тоже.

Префект Макрин, устроивший заговор и захвативший власть, не видел опасности в нескольких близких к императору женщинах и детях, живущих в семейном доме в Эмесе, и гораздо сильнее был озабочен своими отношениями с армией и Римом. Римские сенаторы, как шлюхи, сразу легли под нового господина, кто бы сомневался. Но с армией было сложнее.

Макрину пришлось иметь дело с парфянами, поэтому он не считал опасность, исходящую от родственников Каракаллы, первоочередной. Но сомнений, что нас рано или поздно убьют, не было – и некоторые у нас дома готовились уйти из жизни сами, чтобы сохранить достоинство.

– Может быть, – сказал Ганнис, – неделя или месяц у нас есть. Никто не знает, когда про нас вспомнят.

Видеть его с армейским мечом на поясе было так странно, что я слушал не перебивая.

– Все решится сегодня.

– Что решится?

– Мы выясним, Варий, сможешь ли ты танцевать.

Он уставился на меня, словно такая возможность вызывала в нем большие сомнения.

– Я смогу, – ответил я. – Я учусь этому столько, сколько себя помню. Ты сам говорил, что я уже умею передавать настроение природы или устремление человеческого сердца.

– Твое тело знает как выполнять необходимые движения. Но истинный дух еще не сходил на тебя. Сегодня мы устроим вашу встречу. Вернее, предложим тебя Элагабалу. Я хотел подождать год или два, но…

Ганнис похлопал себя по ножнам.

Это «предложим тебя» мне не особо понравилось.

– Я разве раб, чтобы предлагать меня кому-то?

– Ты не понимаешь, о чем речь. Soltator похож на шкатулку, в которой живет волшебная сила. Когда ты учишься танцевать, ты… ну, ты как бы украшаешь эту шкатулку резьбой и позолотой. Делаешь ее красивой и удобной. Но захочет ли Элагабал там жить, может решить только он сам.

– В меня вселится дух Солнца?

– Вы станете одним. Камень войдет в тебя, а ты войдешь в Камень. Ты станешь Элагабалом сам. Ты получишь бесконечную власть. Такую, как у Юлия Бассиана.

– Разве у Юлия была бесконечная власть? – спросил я. – Она в его время принадлежала Марку, потом Коммоду. Потом Пертинаксу, пока ее не отобрали гвардейцы.

– Юлий был скромным солнцем, – усмехнулся Ганнис. – Он светил миру из-за туч, и его не замечали.

– А если Элагабал не захочет в меня войти?

– Тогда ты не проснешься.

– Не проснусь?

– Если Солнце отвергнет тебя, ты уйдешь в Аид во сне, – сказал Ганнис. – Это лучше, чем умереть от меча…

С этим я был согласен. Я хотел спросить что-то еще, но Ганнис остановил меня движением руки.

– Опорожнись, вымойся как следует, причешись и спускайся в погреб. Мы подготовим все примерно за час.

Через час я спустился в подвал.

Погреб начинался с большой круглой комнаты, где разливали вино – теперь она была чисто убрана. На ее полу лежали львиные и тигровые шкуры, а у стены с горящими лампами и факелами возвышалось кресло с высокой спинкой. Перед креслом стояла черная деревянная рама с висящим в ней бронзовым зеркалом – словно гонг, подумал я. Еще в комнате была какая-то статуя под покрывалом.

Меня ждали Ганнис и седобородый старик в синем плаще.

– Ох, – вздохнул Ганнис, увидев меня, – я сказал «причешись», но разве я говорил «нарумянься»? Или «подведи брови»?

– Кто бы стыдил, – ответил я.

Но Ганнис в последние дни совсем перестал румянить щеки и подводить брови. Видимо, теперь уже ни к чему было выдавать себя за евнуха – и это пугало меня даже сильнее, чем все рассказы о зверствах узурпатора.

– Варий хочет понравиться богу, – сказал старик в синем плаще. – Он и правда смазливый мальчик. Хотя сейчас больше похож на девочку.

Я вопросительно поглядел на Ганниса.

– Это Ахилл, – сказал Ганнис. – Он врач и поможет нам.

– Ахилл, – повторил я. – Смешное имя для врача.

– Почему? – спросил Ахилл.

– Наверно, многих мужей отправил в Аид.

Ахилл громко захохотал – моя шутка ему понравилась.

– Сейчас ты сам отправишься в мир теней, мальчик, – сказал он. – И очень надеюсь, что ты оттуда вернешься.