Читать книгу "Женщина-левша - Петер Хандке"

– Тебе нужны деньги? – И достал несколько бумажек.

Она:

– У нас ведь общий счет. Или ты закрыл его?

Бруно:

– Нет, конечно. Но ты возьми их, даже если они тебе не нужны. Пожалуйста.

Он протягивал ей деньги, и в конце концов она взяла их, после чего у обоих стало явно легче на душе. Уходя, он попросил ее передать привет Стефану, она кивнула и сказала, что скоро навестит его, Бруно, в конторе.

Уже издалека Бруно, обернувшись, еще раз крикнул ей:

– Не сиди подолгу одна! А то, чего доброго, загнешься.

Дома, встав перед зеркалом, она долго смотрела себе в глаза – не для того, чтобы разглядеть себя, а так, будто это удобный случай спокойно поразмыслить о себе.

И произнесла громко:

– Говорите что хотите. Чем глубже вы убеждены, что можете обо мне что-то сказать, тем больше я освобождаюсь от вас. Иной раз мне представляется, будто то новое, что я узнаю о людях, сразу же теряет силу. Если мне в будущем кто-нибудь станет объяснять, какая я, – даже желая мне польстить или поддержать меня, – я не допущу подобной дерзости.

Она потянулась, подняв руки над головой, под мышкой в пуловере открылась дырка; она сунула туда палец.

Время от времени она начинала переставлять мебель; мальчуган помогал ей. Потом они из разных углов разглядывали изменившиеся комнаты. На улице лил сильный зимний дождь, точно град подпрыгивая по мерзлой земле. Мальчуган специальной щеткой водил вдоль и поперек ковра; молодая женщина, стоя с непокрытой головой на площадке, протирала газетами большое окно. Потом мыльной пеной почистила коврик у двери. Бумаги и книги бросила в мешок для мусора, рядом с которым уже стояло несколько набитых завязанных мешков. Тряпкой обмахнула ящик для писем у входной двери; в большой комнате, стоя на стремянке, вывинтила из люстры лампочку, ввинтила другую, более яркую.

Вечером большая комната сверкала; стол темного дерева, застланный белой скатертью, был накрыт на двоих, посредине горела толстая восковая свеча, и воск ее, плавясь, вполне различимо потрескивал. Мальчуган свернул салфетки и поставил их на тарелки. Под тихую музыку («Застольная музыка в жилой ячейке», – говаривал Бруно) они уселись друг против друга. Когда же они одновременно развернули салфетки, она внезапно застыла, и мальчуган спросил, не щемит ли у нее опять сердце. Она долго качала головой, отрицая и одновременно удивляясь; потом сняла крышку с миски.

За едой мальчуган рассказывал:

– А в школе у нас новости. Нашему классу теперь достаточно четырех минут, чтобы снять пальто и ботинки, надеть тапочки и халаты. Директор сегодня засек время на настоящем секундомере. А в начале учебного года нам нужно было десять минут! Директор сказал, что к концу года мы можем довести рекорд до трех минут. Мы бы и сегодня справились за три, если б толстяк Юрген не завозился с пуговицами своего пальто. Он потом проплакал все утро. А на переменке спрятался за нашими пальто и вдобавок наделал в штаны. Знаешь, как мы добьемся трех минут? Мы припустим бегом по лестнице и будем раздеваться на ходу!

Мать сказала:

– Ага, вот почему ты в холодную погоду всегда надеваешь легкое пальто – его проще расстегивать! – Она рассмеялась.

Мальчуган:

– Не смейся так. Ты смеешься, как толстяк Юрген, тот пыжится изо всех сил, чтобы рассмеяться. Ты никогда не радуешься взаправду. Только раз ты порадовалась за меня – когда я вдруг подплыл к тебе без круга. Ты даже закричала от радости, когда меня подхватила.

Она:

– Я этого совсем не помню.

Мальчуган:

– Зато я помню. – И со злостью выкрикнул: – Я помню! Я помню!

Ночью она сидела у окна и читала, положив рядом толстый словарь, задернув занавески. Позже, отложив книгу, она снова отодвинула занавески; где-то чья-то машина как раз подъехала к гаражу, а по тротуару прошла пожилая дама, прогуливая собаку, – она тотчас, словно ничто не могло от нее укрыться, посмотрела вверх, на окно, и помахала.

Молодая женщина проталкивала тележку с покупками по очень узкому проходу в универсаме, где покупателю, если кто-нибудь идет навстречу, приходится нырять в узкие боковые проходики. Вокруг стоял грохот пустых тележек, которые служащий сдвигал в одно место; звенели кассы, у стола выдачи залога звонили в ручной колокол, а по радио звучала музыка, которую то и дело прерывали объявления о предлагаемых товарах – на сегодняшний день, на неделю, на месяц. Какое-то время она стояла неподвижно, спокойно оглядывая все вокруг, глаза ее начали сиять.

В одном из таких проходиков ее окликнула Франциска, тянувшая тележку за собой.

– Только что в хлебном отделе я видела, как здешней домохозяйке хлеб завернули в бумагу, а стоявшему за ней югославу просто так сунули… Обычно я хожу в лавочку у себя на углу, пусть даже салат там наполовину вялый или, как сейчас, наполовину мерзлый. Но ведь подобное человеколюбие целый месяц не выдержать.

Их со всех сторон толкали, и молодая женщина сказала:

– А я иной раз хорошо себя здесь чувствую.

Франциска кивнула на смотровую щель в пластиковой перегородке, сквозь которую человек в белом халате наблюдал за покупателями. Из-за шума ей приходилось кричать:

– Может, тебе даже кажется, что этот живой мертвец тебя оберегает?

Она:

– Он вполне подходит для универсама. А универсам вполне подходит для меня. Во всяком случае, сегодня.

Они встали в очередь к кассе, и Франциска ни с того ни с сего вдруг легонько погладила руку подруги. Но тут же смутилась и сказала:

– Мы, конечно, опять встали не к той кассе. Справа и слева все уже заплатили, а мы еще ждем. Мне всегда так не везет.

У входа в универсам дрожали от холода привязанные собаки. Франциска взяла молодую женщину под руку.

– Приходи, пожалуйста, завтра к нам, в наш кружок. Все будут тебе рады. Нас мучает сейчас мысль, что хоть разумом мы многое понимаем, но жизнь течет где-то мимо нас. Нам нужен человек, который сумел бы на какой-то миг остановить ее течение, который, короче говоря, был бы немножко чудак. Ты понимаешь, что я хочу сказать.

Марианна:

– Стефан в последнее время по вечерам неохотно остается один.

Франциска:

– О причинах этого ты можешь прочесть в любой книге по психологии. Бруно тоже не любит оставаться один. Сейчас же, говорит он, дают себя знать дурные детские привычки. Кстати, ты вчера видела по телевизору репортаж об одиноких людях?

Марианна:

– Я помню лишь то место, где интервьюер говорит одному из них: «Расскажите же какую-нибудь историю об одиночестве», а тот сидит и молчит.

После небольшой паузы Франциска сказала:

– Попытайся все-таки завтра прийти. Мы не судачим, как бабы в пивных.