Читать книгу "По фактической погоде (сборник) - Наталия Ким"

Зеленый лук на Кусиной кухне жил в банках с водой, пускал корни и стрелочки. Дед любил яичницу с зеленым луком на сале, поэтому бабушка выращивала этот лук. Кроме лука и алоэ, растений в доме не было. Потом появился роскошный праздничный амариллис – папа подарил его Кусе на 1 сентября, когда она пошла в первый класс – красные граммофончики. Куся тщательно замеряла длину стебля, на котором потом они расцветали, записывала в книжечку, любовалась и гордилась.

Во втором классе Кусе велели принести для урока природоведения что-нибудь, что растет дома. Амариллис родители не разрешили взять, алоэ было гигантским, поэтому Куся, погибая от конфуза, притащила одну из луковиц, и над ней истерически смеялся весь класс. Куся страдала от унижения, тем более, что ее соседка по парте, например, предъявила белую фиалку с красными мраморными прожилками – это они с бабушкой поливали цветок мясным соком: положишь мясо размораживаться, а потом этой вот водичкой… Земля из того горшка, кстати, пахла не лучше, чем Кусин алоэ с похороненными в земле кусочками воблы. Победил мальчик, который скромно представил шикарный цветущий пушистый кактус. У мальчика шапка была с зеленым пушистым помпоном, точь-в-точь как тот кактус. Куся ему об этом сказала, он аж побледнел от злобы и сказал Кусе, что она дура луковая.

Когда грустная Куся возвращалась домой после этого позорного урока с луковицами, то увидела, как отец лупит Женьку Двухпальчика прямо перед подъездом, как говорится, смертным боем, Женька уже даже скулить перестал, голова у него моталась из стороны в сторону на тонкой синеватой шее, на которой отпечаталась мужицкая здоровая пятерня. Это было так страшно, что Куся чуть не описалась и убежала в детский сад – переждать, пока все кончится. От переживаний заснула на скамейке, где ее и нашла воспитательница детского сада в пять часов вечера, когда вывела старшую группу на прогулку. Родители к тому моменту чуть не сошли с ума, точнее мама с бабушкой, ибо Кусиного папы не было в Москве, они бегали с милицией и искали ребенка. Кусю нашли, целовали и одновременно давали подзатыльники, засунули в ванну. Бабушке Куся рассказывала про луковицу и Двухпальчика, но та совсем не слышала ее и только говорила: «Грей, грей рученьки свои, свои грей…»

Бабушка выпивала каждый день понемножку. Будучи тихим алкоголиком, она никогда в жизни не повысила на Кусю голоса, но и оставлять деточку на бабушку родители не решались, хотя маленькая Куся ничего про это не понимала. Бабушка вечером смотрела программу «Время», потом шла «мыть зубы» и ложилась спать. Куся не засыпала, пока бабушки не было рядом, этот проговоренный ритуал: «Ты сейчас идешь смотреть «Время»? – Да, золотко. – А потом мыть зубы? – Да, моя хорошая. – А потом спать ко мне? – Конечно, детка!» – потом уже, после бабушкиной смерти, спасал Кусю последующими одинокими страшными ночами, она очень боялась снов, в которых к ней приходил Женька Двухпальчик и еще один ужасный персонаж ее детства – Машка-дурачок.

Машка был сыном почтальонши, Кусе из ее пятилетнего возраста виделся стариком, на самом деле это был дядька слегка за тридцать, со смуглым лицом и редкими разрушенными зубами, черными сумасшедшими глазами и отвратительно ярким красным ртом. Кусе говорили, что вот, когда Машка-дурачок был маленьким, то не слушал маму, зимой бегал без шапки, заболел менингитом – и остался навсегда пятилетним ребенком. Куся давала клятвенные обещания родным, что никогда-никогда не будет ходить без шапки и всегда станет слушаться родителей. Машка – на самом-то деле его звали Михаилом, презрительное прозвище было дано, конечно, глумливыми мужиками – часами простаивал в Кусином подъезде, мотая веревочку на катушку из-под ниток, каждого входящего он спрашивал, когда тот ему, Машке, принесет конфетку. Кусины бабушка и мама всегда ласково сулили дурачку сладость, и Куся все с интересом ждала, когда же они выполнят свое обещание, но родные почему-то ничего Машке не несли. Машка не был агрессивным, но все же Куся побаивалась даже в подростковом возрасте входить в подъезд, когда он там стоял, мотая веревочку, ждала кого-нибудь из взрослых, чтобы проскользнуть с ними вместе. Она внутренне всегда напряженно ждала чего-нибудь очень страшного в связи этим Машкой, и это произошло, когда Кусе было лет тринадцать. Тогда еще лифты открывались вручную, а сама шахта была ограждена железной сеткой, в дверях лифта имелись стеклянные окошки, так что можно было видеть, какой ты проезжаешь этаж. И раз Куся, поздно возвращаясь из художественной школы, села в лифт, поехала и вдруг увидела прижавшееся к сетке жуткое оскаленное рычащее лицо, шершавый змей ужаса и омерзения словно придушил Кусю, лишив ее возможности даже сипеть. Она не сразу осознала, что видела всего-навсего дурачка Машку, и еще не раз просыпалась после от собственного стона – ей снились чудовищная гримаса, вжавшийся в железную сетку красный язык, рваные мокрые губы и бешеные глаза.

В 70-е и 80-е годы соседи общались гораздо чаще и относились друг к другу с гораздо большим сочувствием, нежели сегодня. Машку не трогали, не гоняли и, хоть называли обидно, все же больше жалели. Когда Куся подросла, то как-то торжественно вручила ему вожделенную конфетку, точнее целый кулек – восполнила, как она думала, обман и несправедливость, допущенные ее родными по отношению к дурачку. Машкина мама-почтальонша была благодарна людям за то, что они не обижают ее сына. И все же какая-то шалава из компании Женьки Двухпальчика наговорила своим родителям, будто бы дурачок бегал за ней с палкой с гвоздями, а потом якобы снимал при ней штаны. Сама она при этом неоднократно была уличена в том, что обучает Машку говорить непристойности… Мама Машки испугалась не на шутку, и дурачок надолго исчез из подъезда. В следующий раз Куся увидела его через несколько лет. Он превратился в серого почти бесплотного старика и только мычал, в этом мычании угадывался привычный вопрос про конфетку. Потом говорили, что мама-почтальонша померла, и старший брат дурачка сдал-таки его в какой-то интернат, и Куся не узнала, когда и где скончался бедный Машка. Двухпальчик тоже исчез, возможно переехал, тогда многие жители окрестных коммуналок продавали свои комнаты, перебираясь на московские окраины.

Спустя много лет Куся, которая подвизалась на ниве благотворительности, побывала в одном детском доме Смоленской области. Она явилась не одна, конечно, ездила в компании энтузиастов-меценатов, привезла вместе с ними детям игрушки и сладости – на заре нового витка «эры милосердия» взрослые выражали свое сострадание и желание помочь именно в этих единицах. Дети вертелись вокруг гостей, и маленькая девочка с хитрющим взглядом вдруг сказала: «А у нас один мальчик не пришел, он стесняется, там он, в спальне…» – и все захихикали. Куся встала и пошла в спальню. На кровати сидел бритый налысо малыш, засунув руки под себя, и раскачивался. Куся протянула малышу какую-то коробку с машинкой, тот не реагировал. Девочка, которая рассказала о нем, закричала: вынь руки, двухпальчик, дурак несчастный! Мальчишка низко опустил голову, как тут вбежали другие дети, уже каждый со своей игрушкой, и с удовольствием завели: двухпальчик, двухпальчик, урод, козел! Куся обняла малыша и посадила его себе на колени, рявкнув на веселых детей. Они обиженно выматерились и ушли общаться с другими взрослыми. Мальчик прямо сидел на коленях у Куси, не решаясь прижаться к ней. Как тебя зовут, малыш, спросила Куся. «Миша», – тихо ответил мальчик. Куся спросила, сколько ему лет, и Миша, помедлив, вынул из-за спины руки и протянул Кусе длинные изуродованные шершавые пальчики: «Тетыре…» – прошептал он. Так в памяти Куси в этом бедном мальчишке в одну секунду соединились воспоминания о двухпалом Женьке и дурачке Машке, которого на самом деле звали Мишей…