Читать книгу "Сердце Зверя. Том 2. Шар судеб - Вера Камша"

– Мой генерал, если основные силы Бруно перешли Хербсте в другом месте, удержание Печального Языка теряет бо́льшую часть смысла.

– Это если перешли, – протянул Жермон, отдавая свой стакан. Тоже пустой. – Пара спокойных дней у нас есть; потом придется решать – стои́м до последнего или уходим из-под самого гусиного клюва.

– Кроунер должен что-нибудь найти, – пообещал Придд.

– Будем надеяться, но вы к нему не пойдете. Понятно?

– Да, мой генерал. Разрешите принести вам обед?

В ответ Жермон лишь поморщился и велел собрать после обеда старших офицеров. Воспитывать адуанствующего герцога он больше не собирался. По крайней мере сейчас.

Глава 2

Талиг. Окрестности Тронко. Дриксен. Фельсенбург
400 год К.С. 21-й день Весенних Волн

1

Прибрежную зелень назвать изумрудной уже не выходило. Варастийские травы взрослеют стремительно, а в недрах расцвета всегда зреет осень. Рано или поздно она вырывается наружу, и от жизни остается разбитая скорлупа. Всегда так, и никогда иначе.

Матильда Ракан подивилась глубинам собственных мыслей и спешилась. Без посторонней помощи – в Тронко за принцессой не бродили стаи дам и прислужниц, а шпионы… Зачем шпионы, когда внук мертв, а сама она отправляется в Алат? Доживать в благополучии и даже в почете. Альберт не унизит сестру, хоть бы и блудную. Особенно если на это намекает теперь уже снова союзник.

Ее высочество, так и не ставшее величеством, шлепнула Бочку по лоснящемуся крупу, дозволяя пастись, и устроилась на облюбованном еще зимой холмике, даже не озаботившись подстелить плащ. Позади была степь, над головой – небо, впереди – Рассанна и ничего хорошего, но топиться Матильда не собиралась, как и напиваться. Она не взяла в рот ни капли с того самого дня… День, когда вести из Олларии докатились до Тронко, для принцессы навсегда остался «тем».

Тогда она и написала Альберту. Сама, без намеков и советов, понимая, что смерть стала для Альдо почти достойным выходом. Обалдуй так и не изведал поражений и предательств, его не посадили в Багерлее, не выволокли на суд, не вздернули вверх ногами, а за что – было… Даже если не знать про дорожку от Мупы к Удо.

В соседних кустиках запыхтело и зашуршало. Женщина обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть выходящую из-под защиты колючих веток процессию. Первым топало коротконогое создание размером с легавую, но сплошь заросшее иглами и жесткой бежеватой щетиной. От неприлично разросшегося ежа существо отличалось огромными стоячими ушами и крысиным хвостом, в который вцепился беленький детеныш. Первый из выводка. Ушастики, держа друг дружку за хвостики, чинно семенили за мамашей. Одиннадцать штук. Куда ей столько?

Зверинец вперевалку уходил в степь. Лет двадцать назад Матильда не утерпела бы и утащила одного из малышей. Внуку. Вернее, себе – Альдо никогда не был охоч до живности. Белоголовый улыбчивый мальчишка не переносил одиночества и не терпел, когда о его присутствии забывали; это казалось таким милым, а он привык… Привык быть центром мироздания, привык, что его прихоть важнее бабкиных дел, и еще Альдо не мог спокойно сидеть на месте и не умел отступать. Тут внук удался в алатскую родню. Все Мекчеи, даже Альберт, станут барахтаться до последнего.

Всхрапнул и запрядал ушами Бочка. До ежового выводка рысак не снизошел, а тут вытянул шею, ловя ноздрями полудохлый ветерок. Приближался кто-то достойный лошадиного внимания, и Матильда поднялась, за какими-то кошками вытащив пистолет. Отменный – Дьегаррон других не держал.

Кэналлиец из кожи вон лез, обихаживая осиротевшую старуху, пока не выступил на помощь союзным козопасам. Как был, с больной полуседой головой и грустными глазами. Провожать армию Матильда не пошла – в Тронко хватало баб помоложе. Женщина сидела дома, когда адъютант Дьегаррона притащил ларец с коротким письмом и морисскими пистолетами. Очень простыми, без насечек и золота, но безупречными. Если б только гостья могла радоваться…

Бочка опять хрюкнул, вполне себе дружелюбно. Из-за пригорка показалась белоносая конская голова, а затем и весь всадник, толстый и черный. Твою кавалерию, только Бонифация тут не хватало!

Женщина выразительно отвернулась к реке, понимая, что надутый вид епископа не остановит. Врачи болтают, что обжорство и пьянство до добра не доведут, но Бонифаций здоров как бык, а Адриан – мертв, хотя Эсперадор тоже пил. Особенно в последние годы.

– Стало быть, собралась? – Не дожидаясь приглашения, туша плюхнулась на травку рядом с принцессой. – Зря. Доро́ги все равно не будет. Нет пути для впавших в уныние и пьющих горе свое аки вино.

– Ваше преосвященство, – ради Дугласа и Дьегаррона Матильда старалась вести себя августейше, – я думала, вы уже воюете.

– Блаженны мужи воюющие, ибо спасены будут. Вестимо, если воюют за что нужно и непотребств свыше допустимого не творят. Иная участь уготована пастырям – война войной, а души заблудшие спасай… Маршал говорит, совсем ты плоха, вот и вернулся я долг свой исполнить и тебя у Врага из пасти слюнявой выхватить. Ибо не по рылу.

Это Дьегаррон совсем плох, если думает, что ей поможет пьяный хряк, но все равно спасибо… И за это, и за пистолеты.

– Я – эсператистка. Вам тут делать нечего.

– А благословить? Хотя чего тебя, такую, благословлять? Создателю постные морды отвратны. Куда витязя своего дела, неразумная? Прогнала?

– Прогнала, – кратко подтвердила Матильда.

Не объяснять же, что выносить радость Лаци она не могла. Нет, доезжачий, узнав про Альдо, не пустился в пляс, он даже помрачнел, но жалел не умершего, а свою гицу. И ждал, что та поплачет, налакается и потащит дружка в постель. Не дождался.

– Вижу, впала ты в грех трезвости и воздержания, – свел брови Бонифаций. – Порицаю.

– Чего? – Матильда воззрилась на бражника с неподдельным удивлением.

До сего дня она не сомневалась, что олларианство всего лишь испохабленный эсператизм. О том же, что Создателю противны плотские утехи, алатка помнила с детства. Собственно, из-за этого она и не раскусила вовремя Адриана.

– Чего смолкла, неразумная? Да ты сама посуди – для чего нам, к примеру, рот даден? Чтобы вкушали мы хлеб наш насущный каждый день и возносили за то хвалу Создателю. От сердца и нелицемерно. А станешь ли ты хвалу возносить за горелое да черствое? Не станешь. Уста ко лжи принудить можно, только Он в сердцах читает и не сыщет там ни хвалы, ни благодарности. Стало быть, есть надо вкусно, тогда и хвала искренней будет, и возрадуется Он.

То же и с иными потребностями. Будь зов плоти отвратен Ему, уподобил бы Он при сотворении людей рыбам, что, не касаясь друг друга, икру да молоки мечут. А ты своего молодца, да в тычки! И хоть бы виноват был, так ведь нет, от обиды на судьбу, а то есть грех величайший. Самоубийц в Рассвет не пускают, но горем своим упившийся и в аскезу через то впавший немногим лучше. Уразумела?