Читать книгу "Монашка к завтраку - Олдос Хаксли"

Зазвучала музыка, четко слышался ритм: раз-два-три, раз-два-три и так далее. Мелодия очень напоминала вальс из оперетты «Веселая вдова»[17]. Через два дня выпускники навсегда покинут стены колледжа. Эта перспектива не удручала Дика; он с удовольствием здесь учился, но, в отличие от многих других, не полюбил сами стены альма-матер. Дик считал колледж учебным заведением и только, а большинство ребят воспринимали «Эзоп» чуть ли не как дом родной. Однако в тот вечер хладнокровие Дика не выдержало натиска звучавших доминантсептаккордов[18]. Его захлестнула сладкая горечь расставания. А на сцене стоял неотразимо красивый Фрэнсис! Над залом разнесся его роскошный тенор:

Прощай, прощай, «Эзоп» родной!Мы улетаем из гнезда,Но образ светлый навсегдаМы в сердце унесем с собой!

И тут Дик почувствовал, что истерически всхлипывает.

II

Здание Кантелупского колледжа, пожалуй, одно из самых пугающих в Оксфорде. Для знатоков это название говорит о многом. Вплоть до середины прошлого века колледж располагался в невысоких малопримечательных строениях пятнадцатого века, образующих два квадратных двора. Типичная архитектура оксфордских колледжей – лаконичная, скромная и благопристойная. Однако после вступления на престол королевы Виктории дела Кантелупского учебного заведения круто пошли в гору. Старые здания решено было обновить, ибо они оказались слишком тесны и невыразительны для Великого колледжа.

Летом 1867 года глубокое безумие помутило разум руководства колледжа, следствием чего стало приглашение выдающегося архитектора, поклонника Рескина[19], для переделки зданий. Знаменитый архитектор незамедлительно сровнял все корпуса колледжа с землей и воздвиг на их месте строения в модном тогда стиле мавританско-венецианской готики. Новые здания отличались огромным количеством комнат, к каждой из которых вела отдельная, почти отвесная, лестница. Практически половина комнат была столь темна, что их приходилось освещать искусственно круглые сутки (за исключением трех часов). Впрочем, этот незначительный дефект, безусловно, мерк на фоне сногсшибательной красоты неовизантийских окон-бойниц, служивших, по замыслу архитектора, источником света для вышеупомянутых комнат.

Пусть внешне Кантелупский колледж получился неказист, зато его стены взрастили не один десяток благородных умов. Воспитанники колледжа показывают отличные результаты и в учебе, и в спорте. Там прекрасно уживаются активные участники дискуссионного общества «Оксфордский союз», представляющие самые разные точки зрения, и молодые люди, совершенно равнодушные к политике в любом ее проявлении. Мирно сосуществуют любители какао и поклонники шампанского. Кантелупский колледж – это отдельная вселенная, мир в миниатюре. Вне зависимости от особенностей характера и увлечений – будь то работа, гребля, охота или алкогольные напитки – любой найдет себе в колледже занятие по душе и компанию единомышленников.

Из-за слабого физического развития на прежнем месте учебы Дик занимал среди ребят весьма незавидное положение. Однако в Кантелупском колледже, где процветала более цивилизованная форма общества, дела приняли совершенно другой оборот. Комнаты Дика в венецианском бельведере над Северными воротами стали излюбленным местом встречи интеллектуальной элиты не только Кантелупского колледжа, но и всего Оксфордского университета. Гостиная была оклеена строгими серыми обоями. В углу на постаменте стояла белая китайская фигурка – образец золотой эпохи[20]. Стены украшали со вкусом подобранные рисунки и литографии современных художников. Флеттон, последовавший за Диком из «Эзопа» в Кантелупский колледж, называл эту гостиную «церебральной комнатой». Благодаря преобладанию серого цвета, наводящего на мысли о сером веществе, и аскетичному убранству, выдающему вкус интеллектуала, комната оправдывала свое прозвище.

Сегодня вечером в церебральной комнате было не протолкнуться. Здесь под председательством Дика проходило очередное собрание Кантелупского филиала Фабианского общества[21]. «Искусство в социалистическом государстве» – так звучала тема нынешней встречи.

Заседание подошло к концу, и лишь три пустые бутылки из-под глинтвейна да общее ощущение неопрятности напоминали о проходивших в гостиной дебатах. Дик стоял, опершись локтем о каминную полку, и, не задумываясь, что портит лакированные туфли, рассеянно пинал в очаг догорающие красные угольки. Флеттон, как спящий вулкан, задумчиво попыхивал трубкой, сидя в огромном глубоком кресле.

– Как яростно ты напал на ремесленное творчество! Раскритиковал в пух и прах, – со смехом произнес он.

– Я всего лишь напомнил очевидную истину: предметы народного промысла не имеют к искусству ни малейшего отношения, – отчеканил Дик.

Разгоряченный недавней дискуссией, он ощущал себя так, словно внутри полно сжатых пружин, готовых распрямиться от малейшего прикосновения. Подобное состояние накатывало на Дика каждый раз после произнесенной речи.

– Это было сильно! – заключил Флеттон.

В гостиной повисла тишина. Через некоторое время внутренний двор, на который выходили окна церебральной комнаты, огласился громкими воплями, похожими на гортанные крики дикарей. Все пружины внутри Дика одновременно «выстрелили», будто тысяча чертиков из табакерки.

– Ничего особенного: гости Фрэнсиса Кварлса развлекаются, – пояснил Флеттон. – «Слепые рты», говоря языком Мильтона[22].

Не удосужившись дать ответ хотя бы кивком или односложным междометием, Дик нервно заметался по комнате, словно тигр в клетке.

– Мой дорогой, кажется, ты сегодня не в духе, – после долгого молчания произнес Флеттон, поднимаясь с кресла. – Спокойной ночи. – Шаркая расхлябанными тапочками, он направился к двери.