Читать книгу "Плод чужого воображения - Инна Бачинская"

– Виноват, не понял, как это, не получается объяснить? – встрял Полковник. – Что значит, не получается? Мистика? Лично я в мистику не верю.

– А я верю, – сказала Инесса. – В жизни должна быть тайна, иначе скучно.

– Вам, женщинам, только тайны и подавай, – заметил налоговик Степан Ильич. – Жизнь простая и ясная, живи по чести и никаких тайн не надо.

– И плати налоги, – подсказала Инесса. – Доктор!

– Одним словом, я думал, годик-другой – и только меня тут и видели, – возобновил свой рассказ Доктор. – Так думал я, а у местных женщин были на меня свои планы. Помню, как я удивился, когда старшая сестра, здоровенная громогласная тетка, Зоя по имени, привела ко мне востроносенькую бойкую старушенцию в цыганском платке и сказала, что это Платоновна, сваха, дай бог всякому. Сваха Платоновна окинула меня с ног до головы цепким взглядом, только зубы не попросила показать, и важно кивнула: годится, мол. Мои попытки убедить эту парочку, что я не собираюсь жениться, не готов, имею собственные планы на будущее, ни к чему не привели. У них в голове не укладывалось, что крепкий здоровый мужчина при деньгах, и вдруг холостой! Негоже это, не по-людски. И понял я, что обженят, глазом моргнуть не успею! Как пить дать обженят!

Одним словом, отбрыкивался как мог. Платоновна чуть не каждый день приходила в гости, подмигивала, распивала чаи с овсяным печеньем – специально для нее покупал – и нахваливала свой товар. И собой хороша, и домовита, и усадьба, и дом богатый, и должность хлебная – заваптекой, а я чувствовал себя уездным доктором из девятнадцатого века, даже оторопь брала и хотелось встряхнуться… знаете, так собаки встряхиваются после купания. Встряхнуться и вернуться в наше время.

Работа спасала, конечно. Денно и нощно. Жил я в пристройке при больнице, быт самый невзыскательный, утром кофе с бутербродом, днем супец от нашей поварихи и тушеная картошка с мясом, кормили неплохо, свое хозяйство. Хотя, допускаю, подкладывала она мне кусок пожирнее и послаще. В те времена чуть не главной добродетелью женщины было стремление накормить мужчину, процветал буйным цветом домойстрой, особенно в провинции. Про обеды в ресторане и не слыхивали, а само заведение считалось чуть не вертепом, куда приличная женщина ни за какие коврижки не пойдет. Кстати, единственный ресторан у них носил гордое название «Космос».

– Чисто люди жили, не то что теперь, – сказал, ни к кому не относясь, Степан Ильич.

Инесса фыркнула.

– Работа, как я сказал, очень способствовала быстрому течению времени, недели так и мелькали. Лечил я все, и травмы, и гинекологических, и за окулиста приходилось. Натаскался как ни в какой приличной городской больнице не натаскают. Опыт приобрел колоссальный. Иногда звонил своему профессору, консультировался. Народ хороший, послушный, но суеверный и слегка дикий, масса предрассудков насчет луны, пустых ведер, воющих собак и черных кошек. Особая статья: вещие сны. И как водится, конкурирующая фирма – местная знахарка Оля, крепкая краснощекая чернобровая женщина. Она пришла познакомиться – навещала больную бабушку, принесла той снадобья и черный грубого помола хлеб, который сама же испекла и заговорила, и зашла ко мне в кабинет. Принесла гостинцы: коричные пряники в виде человечка с большой головой и двумя изюминами вместо глаз. Сказала, от дурного глаза и подмигнула. Я хотел было отчитаться про бабушку, как и что – той было хорошо за девяносто, но Оля махнула рукой: знаю, мол. И говорит, как Ма́ра скажет. Похоже, это было местное присловье. Кто такая Мара, разумеется, спросил я. Мара, ответила она. Пожала плечами и перевела разговор на меня: как, мол, мне тут? Не обижают? Прижился ли?

Напоил я ее чаем, и она отбыла. После нее остался в комнате сильный дух сухих трав и грибов. «Колоритная женщина, – подумал я. – Сочная». «Чего ведьма хотела?» – спросила старшая Зоя, заглянув через пару минут в кабинет. «Ведьма? Бабушку проведала. Почему же она ведьма?» – спрашиваю. «Потому что ведьма, – ответила Зоя. – Ведьма и есть. Вы с ней поосторожнее, а то…» – Она дернула плечом. «Кто такая Мара, – спросил я. – Тоже ведьма?» Зоя уставилась на меня, даже рот приоткрыла, но промолчала. Сослалась на неотложные дела и тотчас ушла.

Я постепенно втягивался в их жизнь и нехитрый быт. На рыбалку ездил со сторожем Иваном Илларионовичем, с ночевкой, а наша повариха жарила улов, причем хватало и больным. Лежишь, бывало, без сна, река чувствуется рядом – рыба плещет, ветлы пошумливают, звезды – рукой дотянуться, и такое чувствуешь слияние с природой, какого ни до того, ни после у меня уже не было.

А церковные праздники! Колокольный звон, народ с узелками куличи святить, солнце, благость, батюшка старый, всех по имени знает… Пасха. Потом день усопших – Радоница, потом Троица…

Народ гуляет, я же днем работаю, ночью дежурю. К вашему сведению, я не то что атеист, а разумный агностик. Да, готов согласиться, есть что-то выше нас, как бы это поточнее выразиться – запредельное, что ли, но я это что-то не видел, а раз не видел, то и суда нет. Бог за работу в неурочное время простит, не пьянка же.

Четырнадцатое июня, как сейчас помню. Троица. Теплая ночь, окна открыты, на полу в коридоре и палатах разбросаны стебли аира, запах сумасшедший! Пусто. Все ходячие разошлись по домам, весь персонал тоже – праздновать. Собрались перед тем у меня в кабинете, отметили, как водится, и по домам, а я остался. Обошел полупустые палаты, присел на пару минут около бабушки ведьмы Оли, пожелал спокойной ночи. Она меня перекрестила темной сухой костлявой ручкой и говорит: прощайте, доктор, я теперь легкая, Святая Троица со мной. Сподобила меня… И слово какое-то сказала, я не расслышал. Похлопал ее по руке и отправился к себе. Входя в кабинет, оглянулся и с удивлением увидел в конце коридора мелкую женщинку в черном. И она оглянулась. Чувствую, смотрит на меня, а лица разобрать не могу, серая пелена какая-то у нее на лице. И котенок вроде на плече, пасть розовую открыл, но звука нет. Или белка. Тут она повернула за угол и исчезла. Я еще ухмыльнулся: впору, мол, перекреститься.

Ночь прошла спокойно. Раскрытые окна, благоухание зелени, пребывание слегка на рауше способствовали тому, что я спал как убитый. Утром встал, свежий, бодрый, напился кофе. День разгорался чудесный, солнце светило, небо голубое. Прошелся я по больнице, народ подтянулся, кухня уже работает, санитарочка Света что-то скребет. Зашел к Олиной бабушке, а она, бедняга, умерла. Причем ничто не предвещало такого исхода, радовалась старушка накануне светлому празднику, улыбалась… Тут меня словно жаром обдало: я вспомнил, что она попрощалась со мной! И сказала… Что же такое она сказала? Святая Троица, говорит, со мной, сподобила меня… И тут я вдруг вспомнил слово, которое она сказала! Мара! Сподобила меня Мара, точно! И сразу видение: мелкая женщинка в черном заворачивает за угол, и лица у ней не разобрать. Ну ладно, думаю, теперь не отвертитесь. Нашел Зою, пошли, говорю, поговорить надо. Привел в кабинет, сядь, говорю. Она смотрит во все глаза, даже испугалась. Я говорю, бабушка из третьей палаты умерла и спрашиваю: «Зоя, кто такая Мара? Может, теперь скажешь?»

Она смотрит на меня и молчит. Я наугад: «Я ее вчера здесь видел!» Она перекрестилась. Ну, говорю грозно: «Кто такая Мара?» А она мне: «Да вы ж не верите, вы городской, это наши дела, вы чужой, вам не надо». Я настаивал, и в конце концов она, как принято говорить в криминальных романах, раскололась. Мара была ведьмой, давно уже, лет сто назад. А когда умерла, не пошла туда, а осталась между явью и навью, и теперь приходит на Троицу. Раз в год. И только в больницу, потому что на этом самом месте стоял когда-то ее дом. Мару когда видят, когда нет, она всегда ночью, всегда на Троицу, когда зеленью сильно пахнет. Приходит за смертником, вот как Олина бабушка, чей час пришел, и она уже ждет. С Олей попрощалась, та днем приходила, с соседкой по палате, раздала санитаркам деньги на спомин, приготовилась. И призвала Мару. Потому и в больницу попросилась. Положили ее мы с гипертоническим кризом, а тут оказалось, что сама попросилась и призвала эту самую Мару.