Читать книгу "Сова по имени Уэсли - Стэйси О'Брайен"

Одна из научных лабораторий, у которой мы заказывали крыс, видимо, вела исследования, связанные с генетикой – потому что размер их «товара» составлял не менее двух футов. Их привозили целыми и замороженными, и нам приходилось рубить их на кусочки мясницким тесаком. Мы раскладывали оттаявшие мохнатые крысиные «котлеты» в длинных проходах совятников, где их на лету подбирали наши питомцы. Иногда кусочек мяса случайно проваливался в щель между половицами и падал в бурлящее море тараканов примерно тремя футами ниже. Они моментально расправлялись с мясом, но у них была прегадкая привычка иногда выбираться наверх и нагло ползать по полу у всех на виду. Совы жили примерно в двадцати-тридцати футах над всем этим безобразием.

Поскольку нам не хотелось приближаться к наиболее диким и нервным совам и лишний раз подвергать их стрессу, мы ежедневно сгребали подгнивающие останки крыс в кучу в задней части совятника. Вонь, естественно, стояла совершенно нечеловеческая.

Биолог, несомненно, обязан быть стойким и спокойно переносить подобные отвратительные явления. В ученых кругах это вопрос авторитета. Моими обязанностями были кормежка и уборка, так что плюс-минус каждые три месяца я входила в совятник в дождевике, сапогах, перчатках и шлеме с щитком. Я перекладывала лопатой зеленоватые кучи гнилой, кишащей личинками крысиной биомассы в большие мусорные мешки и тащила их к мусорным контейнерам. Фу-у-у-у-у-у-у. На меня с мелким стуком сыпались личинки, а запах подобно невидимому зверю крутился вокруг меня, залезая в каждый обонятельный рецептор и в каждую пору моей кожи. Для повышения шансов на выживание человек на уровне инстинктов запрограммирован бежать от смерти и разложения; мне и впрямь хотелось сбежать, но приходилось превозмогать инстинкты и делать свою работу. Зато я по праву гордилась тем, что ни разу не потеряла там сознание.

Недостатки подобной системы кормления были очевидны, поэтому со временем мы, не пожалев нескольких миллионов долларов, построили в другом здании специальные совятники с благословенной системой автоматической очистки подпола. Когда пришло время переселять сов, мы отловили их специальными эластичными сетями и посадили в картонные кошачьи перевозки на время короткого путешествия. У сов было свое мнение на этот счет, которое они не стеснялись открыто выражать – они орали от ярости всю дорогу до нового места жительства, пока их не выпустили. Мало какие звуки в природе могут заставить волосы на загривке встать дыбом так же, как это делает крик разъяренной сипухи, а из-за того, что пернатые находились в закрытых кошачьих перевозках, естественно, тут же поползли слухи о том, что мы мучим кошек. Ну конечно, и возим их, орущих во всю мощь, по кампусу в коробках с большими нарисованными котиками. После работы с таким количеством сов разом перспектива ежедневного ухода за одним-единственным совенком казалась сущим пустяком. Мне не нужно будет следит за огромным совятником с самоочищающимся подполом, климат-контролем и симуляцией смены времени суток. Понадобится лишь несколько специальных приспособлений, вроде совиного насеста; сов нельзя держать в клетках – они склонны ломать крылья о прутья. Сова будет жить у меня в спальне вместе с моими зебровыми амадинами[3], и я просто буду каждый день за ней убирать. После того, как я согласилась взять совенка к себе, я толком не спала ночью, думая о маленькой судьбе, которой суждено было вскоре переплестись с моей. Если я заберу его к себе, то он уже никогда не сможет жить в совятнике при лаборатории вместе с остальными совами, равно как и в любом другом, поскольку он несомненно привяжется ко мне. Одна лишь я смогу подарить ему счастливую, беззаботную жизнь. Он будет целиком зависеть от меня и физически, и эмоционально, и случись мне когда-нибудь бросить его, я обреку его на верную смерть от страха, горя и неопределенности.

Я даже не помню, как добралась до Калтеха на следующее утро. Я вбежала в кабинет Пэнфилда и сказала, что готова взять совенка. Он лежал в инкубаторе, и я потянулась к голому и беспомощному малютке. Держа его в своей ладони, я чувствовала, что готова до последнего защищать его от всего на свете. Глядя на нас с совенком, доктор Пэнфилд улыбнулся.

– Мы обязаны жизнью тем, кого приручили, – сказал он.

3

Совиное детство

Я НАЗВАЛА совенка Уэсли. Имя казалось идеальным; достаточно милое для малыша и в то же время достаточно изысканное и достойное для гордого хищника, в которого ему предстояло вырасти. Я впервые встретилась с ним в День святого Валентина, и к тому же лицевой диск сипух похож на белое сердечко, так что вторым его именем стало Валентин. Аккуратно держа совенка в руках, я поднесла его к щеке и сказала: «Я теперь твоя мама». Я положила его в глубокий карман лабораторного халата, осторожно накрыла рукой, чтобы он там не замерз, и так и носила от здания к зданию, собирая все необходимое для сооружения гнезда, включая бумажные одеяльца, которые я захватила из дома.

С тех пор Уэсли всегда был со мной. Я даже за продуктами ходила, держа его в руках, спеленутого в одеяльце, чтобы он не замерз той холодной зимой. Периодически люди просили показать «малыша», а когда я разворачивала одеяло, отпрыгивали с криком: «Это что, динозавр?!» Оказывается, мир полон образованных взрослых людей, платящих ипотеки и держащих акции, которые считают, что в продуктовом магазине можно встретить человека с маленьким динозавром в руках.

Ученые в Калтехе выяснили, что совы охотятся, ориентируясь на звук добычи – не при помощи эхолокации, как летучие мыши, но наводясь на едва слышные звуки, издаваемые жертвой, определяя ее местоположение при помощи слуха. Человек, оказавшись в лесу, ориентируется среди деревьев, опираясь в основном на зрение. У сов же, несмотря на хорошо развитое ночное видение, основным органом чувств являются уши. Каждая сипуха «видит» какофонию малейших шумов в лесу – звуки, издаваемые животными, шуршание листвы, дуновения ветра. Плоские, напоминающие по форме спутниковые тарелки лица сипух улавливают и фокусируют звуковые волны, направляя их к ушам. В отличие от людей, у которых уши расположены ровно друг напротив друга по сторонам головы, у сов уши расположены несимметрично – одно выше другого, что позволяет совам гораздо точнее определять источник звука. Кора довольно большого головного мозга у сов предназначена для обработки аудиоданных и создает «звуковую карту» окружающего пространства, так же как наш мозг создает «визуальную карту». В результате сипуха способна, подобно боеголовке, «навестись» на мышь сквозь три фута снега по одному лишь ее сердцебиению, а звук ее шагов может уловить на огромном расстоянии.

Зная это, я постоянно разговаривала с Уэсли, пока его глаза еще не открылись, чтобы, когда это случится, он уже привязался к моему голосу. То же самое происходит и в дикой природе – птенец еще в яйце слышит, как его родители общаются. Впервые открыв глаза, Уэсли уставился прямо на меня.

– Привет, Уэсли, – сказала я.

– И-и-и-и, – хрипловато, но мягко ответил совенок, заглядывая мне в глаза.