Читать книгу "Девушка в голубом пальто - Моника Хессе"

Глава 28

Господин Крёк не задает никаких вопросов ни о Мириам, ни о том, почему я хочу позаботиться о ее теле. И я благодарна ему за это. Наверное, это ответный жест с его стороны. Ведь я не задала ему ни одного вопроса за все время нашего знакомства. В офисе он только треплет меня по плечу, а потом аккуратно закатывает рукава рубашки. Он всегда так делает перед тем, как приступить к работе. Несколько часов спустя он извещает меня, что тело одето. Не хватает только носков и туфель.

Покинув квартиру фру де Врис, я забежала домой. Там я просмотрела свою одежду, чтобы выбрать что-нибудь для Мириам. Родителей нет: они наносят регулярный визит доктору папы. Я выбираю платье, которое мне подарили несколько лет назад, в день рождения. Оно все еще впору. Это одна из моих немногочисленных хороших вещей. Я кладу это платье в сумку, вместе с любимыми лакированными туфлями.

– Можно мне? – шепотом спрашиваю я господина Крёка. – Можно мне самой это сделать?

У него изумленный вид, поскольку я впервые захотела войти в комнату, где находится тело. Обычно покойников вносят туда с черного хода, омывают, обряжают, а затем кладут в гроб. Я никогда даже не заходила в ту комнату.

– Вы уверены?

Я киваю.

– Это важно для меня. – Потому что я подвела Мириам. Потому что нашла ее слишком поздно. Потому что ее голубое пальто испорчено и все в крови.

Он ведет меня в маленькую белую комнату. В руках моих туфли и носки, а также льняная скатерть, которую дала фру Кохен. Нужно было спросить у нее, что делать с этой скатертью. Я должна завернуть в нее Мириам или просто накрыть? И следовало ли мне приносить одежду? Может быть, на ней должно быть погребальное одеяние? И имеет ли все это значение? Фру Янссен сказала, что Родвелдты не соблюдали религиозные традиции.

Господин Крёк стоит у меня за спиной, несколько поодаль. Я смотрю на тело Мириам, лежащее на холодном столе. До сих пор я видела мертвых лишь дважды: на похоронах дедушки и бабушки. В первом случае мне было одиннадцать, во втором – двенадцать. Но тогда тусклое освещение и музыка спасали; а сейчас – только тишина и Мириам. Она такая маленькая.

Я в первый раз по-настоящему вижу ее. У нее лицо в форме сердечка, темные волосы, непокорный локон, упавший на лоб, а на подбородке слева – маленькая родинка. Ресницы густые и длинные. Описывая Мириам, никто не говорил мне, какие у нее бархатные ресницы. Нос немного коротковат. Этого мне тоже никто не говорил. Из-под воротника платья из атласа выглядывает край белого бинта. Он скрывает сквозную рану от пули, убившей ее. Я поправляю воротник, чтобы не виден был бинт.

– Вы… вы прекрасно поработали. Спасибо. Она выглядит как… – Нужно бы сказать, что она выглядит как живая. Когда люди благодарят господина Крёка, они обычно делают такой комплимент. Но я понятия не имею, как выглядела Мириам при жизни. – Она выглядит безмятежной.

– Могу я сделать для вас что-нибудь еще? Или для вашей подруги?

– Не думаю.

– И насчет погребения. Вам понадобится обычный участок или… или особый?

Вероятно, он хочет знать, следует ли похоронить Мириам на еврейском кладбище. Я понимаю, как трудно ему будет найти такой участок.

– Просто в каком-нибудь красивом месте. Заупокойной службы не будет. Только погребение.

Он колеблется, словно хочет что-то сказать, но в конце концов молча уходит.

Пока что я не могу заставить себя дотронуться до нее. Я поворачиваюсь к ее голубому пальто, аккуратно сложенному на столе. Воротник и верхние пуговицы испачканы засохшей кровью. Кровь забрызгала все пальто. Она ржавого, коричневого цвета. Господин Крёк уже проверил карманы и выложил на пальто личные вещи. Это удостоверение личности, простреленное насквозь и также испачканное кровью, и письмо. Наверное, письмо было в боковом кармане: бумага чистая и белая.

Если бы можно было вернуться назад и никогда не встречать Т., я бы обязательно так поступила. Между нами встала такая ерунда! Я собираюсь с тобой помириться, когда снова увидимся.

Последняя записка Мириам о ее школьной драме. Почему она ее написала? Может быть, Амалия расстраивалась из-за того, что Мириам проводит слишком много времени с Тобиасом? Возможно, Амалия встретилась с Тобиасом и он ее разочаровал? Боже мой, какое значение все это имеет сейчас?

Как и говорил господин Крёк, Мириам одета, только ноги босые. Я беру в руки белый носок и начинаю его натягивать. Какие у нее холодные ноги! А всего несколько часов назад они бежали по улицам, вымощенным булыжником. Слезы вдруг хлынули у меня из глаз. Как бессмысленны все эти игры, в которые я играла, убеждая себя, что Бас не умер в одиночестве! Но на самом деле все мы умираем в одиночестве.

Туфли, которые я принесла, – мои лучшие. Они украшены атласными бантиками. Это туфли для вечеринок, на которые я больше не хожу. Мой размер немного больше, чем у Мириам, так что туфли ей великоваты. Но ей уже все равно. Закончив с носками, я складываю руки Мириам на груди. Затем поправляю выбившиеся волосы и одергиваю подол платья, задравшийся при возне с носками. У меня все время льются слезы. От того, что у нее потрескавшиеся губы – такими они бывают у всех зимой. От того, что ее красивые белые коленки кажутся беззащитными, пока я не прикрываю их.

Я говорю господину Крёку, что плохо себя чувствую и мне необходимо пойти домой. Он знает, что это ложь, но выражает надежду, что я скоро поправлюсь. И добавляет, что ему нужно знать, сколько людей будет присутствовать на погребении Мириам.

– Только я. И хорошо бы сделать это как можно скорее.

Господин Крёк сообщает, что у него уже есть участок на кладбище. И обещает позаботиться, чтобы могилу выкопали к завтрашнему утру. Он также говорит, к которому часу мне нужно прибыть на кладбище. Не знаю, как ему удалось так быстро найти участок. Разве что этот участок принадлежал кому-то другому, и то лицо лишилось места для погребения.

Прежде чем я покидаю офис, господин Крёк что-то сует мне в руку. Это большая плитка шикарного бельгийского шоколада. Такого шоколада я не видела с начала войны. Он мог продать эту плитку на черном рынке по цене, в двадцать раз превышающей ее стоимость. Таким образом господин Крёк выражает мне сочувствие. Отдать товар с черного рынка даром – это величайшая жертва со стороны любого спекулянта.

Я направляюсь домой. Мне бы следовало забрать велосипед у фру де Врис, когда я была там, но я этого не сделала. В то утро я ходила повсюду пешком, миля за милей, и даже едва заметила это. Холод проникал через пальто, и булыжники терзали мои ноги. Но это была благословенная физическая боль, которую гораздо легче вынести, чем щемящую боль в сердце. Когда я наконец добираюсь до дома, мой велосипед ждет меня там вместе с Олли. Усталым голосом он ведет банальный разговор с моими родителями.

– Я просто собирался оставить велосипед, – поясняет он. – Но твоя мама случайно увидела меня из окна. Я как раз рассказывал, как ты одолжила его. Мы с папой должны были поехать в больницу к маме. Пия благодарна, что ты смогла побыть с ней.