Читать книгу "Противоречие по сути - Мария Голованивская"

Он пришел ко мне утром. Она заболела. У нее болит горло. Не хочу ли я составить ему компанию прогуляться по городу? Мы выходим, идет дождь. Или нет. Светит солнце, по небу, словно огромные плоские рыбы, плывут облака. Он взял зонтик. Каменная лестница, кремовые каменные дома. Площадь с фонтаном. Тихое утро. Он хочет купить газету. Он идет, постукивая зонтиком по мостовой. Не хочу ли я вечером составить им компанию сыграть в карты? Она больна, у нее болит горло. Ему нужно позвонить. Не хочу ли я вечером сыграть с ними в карты? Чтобы ее развлечь. А днем мы могли бы где-нибудь вместе пообедать. Нет, это не их первый совместный уик-энд. Так хочу ли я вечером сыграть в карты?

Мы играем в карты, кто-то принес сигареты. В комнате – густое сизое облако. Она стоит за спиной, смотрит в мои карты и как бы невзначай гладит меня указательным пальцем по шее. Потом, чтобы лучше разглядеть карты, кладет руки мне на плечи, и я краснею всем телом, я накаляюсь, как спираль кипятильника. Она сначала не хотела идти, говорила, что играть не будет. Я просил ее, она отказывалась. "Тогда и я не пойду". – "А ты иди". – "Без тебя не пойду". – "А почему ты не пойдешь? Почему? Объясни мне, почему?" Она сначала не хотела идти, говорила, что играть не будет. Я просил ее, мне хотелось, чтобы она была со мной и все видели, что она пришла именно со мной. "Тогда и я не пойду". Она согласилась. И когда мы входили в дом, я пропустил ее вперед, слегка подталкивая в спину.

Нет, это не их первый совместный уик-энд. Он не хочет оставаться с ней наедине. Что же он ей сказал? "Хорошо, если ты настаиваешь, пусть будет, как ты хочешь. Я не хочу, чтобы продолжался этот кошмар. Я перееду к тебе через неделю. Пусть будет, как ты хочешь. Но ты подумай, мы ведь с ней только друзья, мы прожили вместе двадцать лет. Неужели ты хочешь, чтобы я сломал свою жизнь, положил рубашки в чемодан, у нас взрослые дети". Ходят в школу, учатся в университетах? Давно уже не живут в большой светлой детской с обоями, на которых изображены гномики, не спят на двухэтажной кровати? Тихая столовая с большими цветами в деревянных кадках, часы, отбивающие каждую половину часа, медный маятник. Кабинет с антикварными креслами, персидским ковром. Продавец ковров, как всегда, один в своей лавочке, допивает двадцатую чашечку кофе, поджидая того единственного в неделю, в месяц клиента, книги по стенам, письменный прибор на столе. На стене гравюры. Или картина маслом? Пишет, рисует, шьет? Курит, опершись рукой о подоконник? Общие друзья, собирающиеся по четвергам и воскресеньям на ужин. Мягкий голос жены, мурлыкающий по телефону. В ванной – халат, бритва, зубная щетка. "Хорошо, если ты настаиваешь, пусть будет так, как ты хочешь".

Кто сказал: "Это ничего не значит, это только слова!"? Слова! Кружатся в воздухе, танцуют, как мошкара над лампой, горят огнем, как волчья ягода в раскаленном сосновом бору, застывают, ложатся стопками на чердаки, забивают ящики стола, нижние ящики комода. Кто сказал? "Это ничего не значит, это только слова!"?

Утро отражается в каждой серо-зеленой кафелине ванной, всюду – сияние. Золотая струя вырывается из начищенного медного крана, дробится, рассыпается по ослепительно-белой раковине умывальника. Закрываешь глаза, набираешь в ладони воду. Что же он ей сказал? Что?!

Она сидит вечером перед трюмо. Перед ней на полочке одеколон, лосьон, туалетная вода, ватные тампоны, кремы в белых массивных баночках. Помада, кисточки, тени. Она улыбается себе в зеркале. Втирает крем в кожу, проводит руками по волосам, очерчивает пальцем брови. Что же он ей сказал? Он пришел с букетом цветов. С бутылкой шампанского. Он обнял ее. "У тебя хорошо. Я еще никогда не был так счастлив". Покрывало и занавески из одной материи. Худые плечи. "Обещай мне не ревновать меня. Мы живем с женой уже двадцать лет. Мы просто друзья". Она сидит вечером перед трюмо. Промокает салфеткой крем. Находит себя постаревшей. "Это не кончится никогда, никогда!" Нет, не так. Он никогда у нее не был. Или был всего один раз, случайно, когда квартира была свободна. Она сказала ему об этом заранее. И он долго готовился к этому визиту. По-тихому, чтобы не было заметно. Провел в ванной лишние десять минут. Провел ладонью по щекам. Как всегда ушел утром в бюро. Они встретились утром. Чудесный солнечный день. Кофе в больших чашках. Хлеб, масло, варенье. Масло тает на теплом хлебе. В ванной он наткнулся на длинный темный махровый халат. Чужой халат. Не его халат. Чужая бритва на полочке в ванной, чужой лосьон. Не его лосьон. Они расстались с улыбкой.

Мы сидели в кафе напротив пансиона и обедали. Они пригласили меня пообедать вместе с ними. Она говорила, что мясо подгорело и пересолено, а салат слишком жесткий. Ей все не нравилось. Она была раздражена. Они расспрашивали меня с интересом, они все время говорили со мной. Я что-то рассказывал, они смеялись. Им хотелось смеяться. Или нет. Они показывали, что заинтересованы в моем обществе. У нее на пальцах – ни одного кольца. Не хочет носить подаренное им кольцо? Не хочет носить никаких колец, чтобы не мешали воспоминания? У нее красивые, ровные пальцы. Пишет, рисует, шьет? Загибает складки, поливает цветы? Гладит коротко стриженные с проседью волосы? Помогает застегнуть манжеты?

"Давай я помогу тебе", – и она протягивает мне секатор. Мы вместе обрезаем сухие веточки на кустах и деревьях, я вижу ее в голубой листве, я засматриваюсь, ранюсь секатором, и она подносит к губам мой в бордовых сгустках пораненный палец. Я роняю секатор. Раскрытый секатор в земле. В траве под яблоней. Я целую ее в теплые волосы, в поднятые на меня удивленные глаза, в шею, в плечо, в лямку ситцевого в оранжевых крупных цветах сарафана. Она не знает, что ей делать. Она прижимается лбом к моему плечу. Я не знаю, как достать ее щеки, губы. Мы стоим так, изнемогая от неловкости, не решаясь разойтись, не понимая, как быть дальше. Нас спугнула птица, сорвавшаяся с соседнего дерева, которая с безумным криком бросилась прочь.

Матросы громко разговаривают, плюют на тротуар. Смотрят друг на друга воспаленными, полными презрения глазами. Рука на рукоятке. Ножи, финки, кортики, ласковые лезвия. Он каждый вечер грубо овладевал ею. Я слышал это через картонную перегородку. Потные плечи, волосы на затылке, вздувшиеся жилы на шее. Он каждый вечер грубо овладевал ею. Гадкий причал. Чайки жадно, оголтело набрасываются на плавающий по воде мусор. Матросы курят, кричат, драют палубу под мутным молчаливым взглядом капитана.

Между нами ничего не было. Нас спугнула птица. Между нами ничего не было. "Как ты посмел? Мы завтра же уезжаем". Собраны вещи, закрыты ставни.

Он понял сам. Смотрел телевизор, подошел к окну. Он понял сам. Когда она сказала, что поедет на уик-энд к подруге за город. Он спешно, с пульсирующими висками, потными руками открыл ее сумку. Она не взяла сапоги, теплые носки. За окном дождь. Будет гулять по промокшему, струящему как сумасшедший фонтан саду в туфельках и чулках? Он понял сам. Взял газету. Не сказал ни слова. Или нет. Он сказал ей, что советует взять теплые вещи, ведь на улице дождь (снег, метель?).

Кто сказал: "Это ничего не значит, это только слова!"? Капают по капле, шумят как дождь, рассыпаются в воздухе яркими фейерверками, душат, оглушают, сыплются как песок сквозь пальцы. Водят хороводы, кружат голову. "Мы встретимся, как только я приеду! Ты будешь ждать меня?"