Читать книгу "Путь Горыныча. Авторизованная биография Гарика Сукачева - Михаил Марголис"

Горыныч воспринял происходящее жестко и без удивления. «Случилось вполне обыкновенное происшествие, какие часто бывают на дорогах. Пешеходы переходят улицы, не смотря по сторонам или разговаривая по телефону. Иногда они появляются перед тобой столь внезапно, что ты не успеваешь среагировать. Именно так произошло в моем случае. В итоге и я, и перебегавший шоссе человек попали в больницу. Печально. Но психологически данная ситуация на меня не повлияла. Через определенное время я выписался, и вот тут начались какие-то суды. Это была очевидная провокация, раздутая одной известной столичной газетой. Я звонил ее главному редактору, просил написать новый материал про данный случай, где все излагалось бы не тенденциозно, а правдиво. Он промямлил, что никаких опровержений не будет. Подонок. Закрутилась привычная русская чехарда. С одной стороны, намеки, типа: «Дай нам много денег, чтобы мы тебя не посадили в тюрьму». С моей стороны ответ – готов сесть в тюрьму, но вам не дам ни копейки. В конце концов все улеглось».

Другого исхода никто, собственно, и не предполагал. Игорь «упустил» возможность опытным путем проверить гипотезу Вани Охлобыстина, сказавшего как-то: «Знаешь, Горыня, мне кажется, настоящему художнику полезно немножко посидеть в тюрьме». «Неприкасаемые» сохранили своего рулевого, и он продолжил на каждом концерте вопить: «Дайте свободу, суки!», вспоминая исключительно темнокожую американскую коммунистку 1970-х Анджелу Дэвис и ничего более. А гастролировали «Неприкасаемые» тогда достаточно интенсивно. После «аварийных» тяжб, юбилейных торжеств и выхода «Дома Солнца» у Гарика образовалось чуть больше времени для музыки и группы. В середине 2010-го его программа стала понемногу обновляться, точнее, пополняться. Вначале возник фатально-бодрящий, темпераментный блюз «Назад не повернуть». Свой шестой десяток Горыныч встречал танцевальной речевкой: «И побежали мои годы – радости невзгоды не вернуть,/Так загудели мои годы, паровозы, пароходы не вернуть./Но я бежал по той дороге, той, что назад не повернуть!/Придет старуха Старость, скажет: «Былого не вернуть!»/Придет бабулька-Старость, скажет: «Парень, былого не вернуть!»/И я не знаю, сколько мне еще осталось, назад не повернуть!» Через три года выяснилось, что с этой композиции начался путь к последнему студийному альбому Сукачева и «Неприкасаемых».

В 2011-м Гриша Константинопольский выбрал «Назад не повернуть» для своего нового клипового флешмоба. По антуражу он выглядел сиквелом его ролика «Мал-помалу» с Гариком и Пугачевой. Тогда действие происходило в ГУМе, при обилии случайных зевак «на фонах». Теперь (без Примадонны) Игорь феерил в пространстве крупного «Атриума» на «Курской», в окружении многочисленной танцующей молодежи и опять же – обычных посетителей магазина, снимавших происходящее на мобильники. Облик, некоторые движения и настроение Горыныча в клипе вызывали ассоциации с молодым Челентано. Однако сквозь искрящий азарт Гарика уже просачивались его зрелость и опыт. Все эти качества он постарался в ту пору проявить в своем новом громком проекте – спектакле «Анархия», где, наконец, добрался до самостоятельной театральной режиссуры, к которой примеривался еще при поступлении в Липецкое культпросветучилище.

Через пятнадцать лет после «вторжения в МХАТ» Горыныч пошел на штурм «Современника» – еще одной цитадели российского репертуарного театра. Революционную историю «Современника» начинал когда-то тот самый Олег Ефремов, что на закате своих лет позвал Сукачева поэкспериментировать во МХАТе. Сюжет закольцовывался. Теперь соратница и ученица Олега Николаевича, маститый худрук «Современника» Галина Волчек, обратилась к Игорю «как к человеку, способному привнести в ее театр что-то новое». Михаил Ефремов уверял меня тогда, что она «давно хотела пригласить Гарика». Видимо, ждала подходящего повода. В отличие от Ефремова-старшего, «обновленческий» порыв которого в 90-х смотрелся чистой импровизацией, Галина Борисовна не просто предложила Сукачеву «что-нибудь придумать» на «новой» («второй», «малой») сцене, а назвала конкретную пьесу для постановки. Причем на основной «современниковской» сцене.

Если восстанавливать детальную цепь событий, то пьесу «Дисфункционалы» («The Dysfunctionals») малоизвестного в России британского драматурга Майкла Пэкера (в переводе Оксаны Алешиной) самой Волчек принесла завлит «Современника» Евгения Кузнецова. Потом они подключили к делу Ефремова-младшего, а он, в свою очередь, с призывом «Ты должен это поставить!» стал гоняться за Гариком. «Гоняться», конечно, сказано для «красного словца». Уговаривать Горыныча на такой проект долго не пришлось. Театр оставался последним из интересующих его творческих пространств, где он еще не проявил себя сольно. «Злодейка, или Крик дельфина», а тем паче «Максимилиан Столпник», были коллективными работами, и, по сути, Игорь выполнял в них ассистентские функции. «Анархию» же он мог создавать диктаторскими методами (привычными ему в музыке и кино).

Предложение «Современника» позволило Сукачеву исполнить еще одно свое давнее желание – поработать на театральных подмостках с Мишей Ефремовым – актером. В качестве сорежиссеров они в театре сотрудничали, но альянс быстро распался. Во всех своих фильмах Гарик друга снимал, а вот поставить спектакль «на Ефремова-младшего» ему довелось впервые. То, что главную роль в «Анархии» сыграет именно Миша, было понятно изначально. Канва пьесы Пэкера и конкретно образ стареющего, спивающегося на продуктовом складе Билли «Выкидыша» – экс-фронтмена популярной когда-то панк-формации «Дисфункционалы», подходили Михаилу Олеговичу идеально. Пусть он почти ничего не знал о панк-роке, да и анархистов 70-х представлял себе смутно, это делу не мешало. Во-первых, перед репетиционным процессом Горыныч провел со своей труппой ускоренный панк-ликбез. Во-вторых, идеологическая маркировка спектакля достаточно условна и работает не столько на его смыслы, сколько на эпатажный антураж. «В целом эта пьеса на самую любимую в России тему – о потерянном поколении, – говорит Ефремов-младший. – Кроме того, с ее помощью мы еще раз попытались оправдать собственную бурную молодость». Скорее, тут не оправдание, а легализация своей «бурной молодости» в академических интерьерах. «Анархия» – прежде всего очередное высказывание о разрушительности (или естественности) и границах конформизма. Вопрос вечен, а в российских реалиях перманентно обострен: можно ли (и до какой степени) поступиться собственными принципами и идеалами, если за это хорошо платят и социальный лифт везет вверх? Однако если бы главными персонажами спектакля выбрали партийных функционеров, придворных писателей, художников или, скажем, какого-нибудь известного шахматиста, пианиста, порезвиться на полную катушку и внести в «Современник» такое «новое», что никому мало не покажется, было бы сложнее. А тут – панки-анархисты. Они, как война, «все спишут». И Горыныч с компанией затащили в знаменитый театр невозможную там ранее лексику, мейкап, сценографию, агрессию, полностью оправдав расчет Волчек на «анархический» резонанс (или хайп – в нынешней терминологии).

Достаточно пары контрастных по отношению к гариковскому спектаклю фрагментов из рецензий известных театральных критиков, чтобы почувствовать, какие эмоции вызвала «Анархия» в профессиональной среде (публика на разных интернет-форумах высказывалась еще полярнее). Марина Токарева в «Новой газете» под заголовком «Выкидыш «Современника» по-панковски крушила проект Горыныча. «Анархия», мать вашу! Хреновый сюжет, рублевая мораль, сверхзадача – репа, так вас! А пафосу, блядь, а шуму! Совсем мозгами заебались, чудаки?! Примерно так – и даже много красочнее – можно было бы коротенько отрецензировать последнюю новацию на Чистых прудах, окрещенную «Анархией», если бы газета и критик позволили себе выражаться на адекватном зрелищу языке (три часа мата со сцены – это, поздравляем театр, наконец настоящий актуальный разговор с современником). Но на столь продвинутый в настоящем обществе уровень не претендуем. Поговорим на русском, без тюрков… Все роли исполнителями, по гамбургскому счету, провалены. Из Сукачева такой же режиссер драматический сцены, как из Галины Волчек нищенка на паперти: ни логики, ни работы с актерами, ни – вот ведь бывает! – чувства ритма. Из Пэкера такой же остроактуальный драматург, как из Софронова Стоппард: тривиальный сюжет, плоские диалоги, характеры, заимствованные отовсюду. А вот с Михаилом Олеговичем Ефремовым дело посложнее.