Читать книгу "Бунтующие пролетарии - Димитрий Чураков"

Такие расправы творились чуть ли не каждый вечер, "Прогулки устраивались, — пишет уже другой советский источник, — не только фельдфебелем Солдатовым, но и образованными офицерами, в компании девиц, и даже просвещенным социалистом Бузановым".

Чем хуже у повстанцев дела шли на фронте, тем жестче становился установленный ими тюремный режим в тылу, тем меньше шансов у арестованных было сохранить жизнь. К примеру, расположенная у пристани Гольяны баржа с арестованными на случай прорыва красных была приготовлена к затоплению. Только дерзкая операция, проведенная красной флотилией под командованием Ф.Ф. Раскольникова, смогла спасти узникам жизнь. Однако произошедшее дало повод Юрьеву 5 ноября выпустить приказ, аналогов которому трудно отыскать в истории всей Гражданской войны: "Пусть арестованные молят бога, чтобы мы отогнали красных, — значилось в нем, — если красные приблизятся к городу ближе, чем на 3 версты, то арестантские помещения будут закиданы бомбами". И действительно, в ту же ночь было казнено 19 человек — видных партийных и советских работников, просто рабочих завода.

Массовые расправы вообще были частым явлением в период правосоциалистической власти в Ижевске. Как показывают новейшие исследования, в одну из подобных расправ за несколько часов ижевской контрразведкой и ее сподручными было уничтожено более 100 человек. Наглядным образчиком творимых в городе бесчинств является судьба 22-х Банниковых из расположенной неподалеку от города деревни Болгуры. Карателям понадобился какой-то Банников, возможно, проживавший в этой деревушке. Поскольку какой именно Банников им нужен, прибывший в деревню 23 октября отряд не знал, то были арестованы и доставлены в Ижевск все Банниковы деревни, среди которых были старики и даже дети. Всего было задержано 22 человека, вся вина которых состояла только в том, что они носили фамилию Банников. Как свидетельствует очевидец тех событий Семен Лиринцев, их выстроили на глазах у остальных заключенных, продели сквозь связанные руки веревку, чтобы не падали, и начали сечь кнутами, на концах которых была вплетена картечь. К утру из 22-х Банниковых деревни Болгуры не осталось ни одного — кто-то умер от побоев, кто-то — от полученных ран и потери крови.

Творимое социалистическими властями в Прикамье современные ижевские историки совершенно справедливо называют "конвейером смерти", "методично и безжалостно уносившим человеческие жизни". Однако самое страшное заключалось в том, что повстанцам не удалось прекратить в мятежном городе бытовую репрессивность. Большевистский режим также был достаточно жесток, но его жестокость была направлена на установление пусть революционной, но все же законности. Советское государство, применяя методы террора и принуждения, тем не менее стремилось установить жесткую монополию государства на применение насилия. Только государственные органы могли судить и выносить приговоры, карать или миловать. Всякий, кто покушался на эту монополию власти, Советским государством рассматривался как враг. Если в расправах и беззакониях были повинны красноармейцы, чекисты, члены правящей партии или руководящие работники, — всем грозило суровое наказание. "Своих" за произвол большевики наказывали даже более сурово, чем "чужих". И делалось это нередко гласно, открыто. Советское государство смогло подавить бытовую репрессивность, конечно же, не сразу, но стремилось к этому, в отличие от своих противников, которые, наоборот, ее поощряли и провоцировали.

Так, руководитель повстанческой армии Д.И. Федичкин писал, например, о получившей среди своих подчиненных широкое распространение практике расправ над ранеными и пленными. Причем Федичкин говорит о подобных случаях без тени осуждения. Наоборот, убийство военнопленных он выставляет проявлением чуть ли не геройства и благородства своих вояк, что является еще одним очевидным симптомом деградации первоначальных целей и установок рабочего восстания. Странное впечатление чего-то запредельного оставляют и некоторые сообщение повстанческой печати. "Фронтовики народ все смелый, веселый, — пишет в одном из октябрьских номеров газеты корреспондент "Ижевского защитника". — С самого начала начали они шнырять по лесу да по деревням. В лесу они ловили красноармейцев и большевиков. "Это повыгоднее охоты: у каждого красноармейца и большевика груды денег", — смеялись фронтовики".

И в повстанческих источниках свидетельства подобного рода многочисленны. Такое поведение становилось морально приемлемой нормой. Об убийстве пленных и мародерстве как о доблести писал в своих мемуарах и рядовой боец Прикамской повстанческой армии М.В. Наумов: в одном из боев, рассказывает он, бойцы его части "сняли комиссара". Поступил приказ оправить его в центр, но в центр его не отправили. Проигнорировав элементарную воинскую дисциплину, рядовые повстанцы устроили самосуд. В отряде служили два брата, у которых, как говорили, красные расстреляли младшего брата. "И они, — продолжает свой рассказ Наумов, — решили заколоть комиссара на месте, рассуждая, еще, мол, удерет из центра, их суд был короток". Не растерялся и сам Наумов. Пока его сослуживцы подручными средствами "восстанавливали справедливость", он решал свои вопросы с амуницией. "Оружие комиссара, — пишет он дальше, — было разобрано, а я решил взять его шинель. Наступила поздняя осень, и я мерз без своего полушубка". Вот так буднично, как о само собой разумеющемся, Наумов пишет о творившемся на мятежных территориях.

Тем самым материалы Ижевско-Воткинского восстания позволяют проследить динамику эскалации насилия в условиях Гражданской войны в целом. Возникнув на волне проявлений стихийного недовольства и слепой мести, насилие быстро сосредотачивалось в руках власти, разрасталось до все больших масштабов и превращалось в важнейшее орудие политики. Еще до установления в Сибири власти Колчака режим "третьей силы" в Ижевске скатывался к методам неприкрытой военной диктатуры. И ее проводниками были не только представители радикального офицерства, но и лидеры социалистических партий — меньшевиков и правых эсеров. Ситуация в Прикамье усложнялась еще и тем, что здесь явно наметилась тенденция перерастания повстанчества в "партизанщину". Случаи мародерства, дисциплинарного разложения, неподчинение приказам, самосуды — все это было ее неизбежными симптомами. "Белая" партизанщина порождала партизанщину "зеленую", совсем уже беспартийную. Грабежи и насилие, пользуясь неразберихой, множились. Повстанцам не удалось создать режим крепкой власти, о котором мечтали многие из них. Вместо этого в Прикамье складывается обширная зона разгула криминального и девиантного поведения.

Все перечисленные выше кризисные моменты, а также заведомое превосходство центра над одной из временно отпавших провинций, делало поражение Ижевско-Воткинского восстания неизбежным, тем более что и по своему характеру оно становилось все менее и менее рабочим. После взятия в начале октября Сарапула красные части начали готовиться к штурму Ижевска. Операция по окружению и взятию главной цитадели восставших была поручена особой дивизии 2-й армии под командованием В.М. Азиня. Приказ о начале операции был подписан командующим 2-й армией В.И. Шориным и членом РФС армии П.K. Штейнбергом 3 ноября 1918 г. Решающее сражение произошло 7 ноября 1918 г. С самого утра в этот день началась усиленная артподготовка, которую вели правительственные войска. Повстанцы отвечали тем же. Именно в этом бою впервые в ходе Гражданской войны большевикам пришлось столкнуться с применением психической атаки, так красочно воссозданной в кинофильме "Чапаев". Как всегда в минуты наибольшей опасности, над городом завыл заводской гудок, зазвонили колокола Михайловского собора, а затем отборные части ижевцев ровными шеренгами в полный рост под своим краснозеленым знаменем двинулись в атаку. По словам участника этого боя А.П. Кучкина, по своей ожесточенности и даже озверелости он может быть сопоставлен только с боями за Челябинск и Перекоп. Только к вечеру наступавшие красные отряды смогли прорваться сквозь бешеный огонь и несколько рядов хорошо оборудованных укреплений. На станцию Ижевска ворвался бронепоезд "Свободная Россия" и своим огнем внес в ряды обороняющихся сильное расстройство. После этого в город вошли пехота и кавалерийские части.