Читать книгу "Собственная логика городов. Новые подходы в урбанистике - Мартина Лёв"

Абстрактный принцип такой урбанистики, которая ожидает встречи с феноменами, подчиняющимися “собственной логике”, можно было бы сформулировать следующим образом: города – не смеси готовых социальных ингредиентов, они во многом сами порождают свои ингредиенты (и системы взаимовоздействия их компонентов), отличающиеся значительной мерой самостоятельности. Городские реальности – это миры. Их автономность настолько велика, что имеет смысл рядом с теми картами, на которых показаны особенности общих параметров, положить другие исследования, выполненные по иным методикам. Тоже эмпирические, но показывающие портрет. Такие, которые при феноменологическом описании локальных ситуаций и явлений уделяют их характерным чертам (и их контексту) как минимум столь же важное место, что и игре отдельных переменных.

Противоположностью “номотетическому” подходу является “идиографический”. Согласно Виндельбанду – создателю обоих терминов – целью идиографического метода является создание “образов” (Gestalten). Понятие образа столь же плохо подходит к эмпирическому изучению городов, как затертое прилагательное “феноменологический” в социологии плохо помогает дать позитивное определение используемой методологии. Сосредоточение внимания на характерных особенностях событий, т. е. на уникальном в хронологическом отношении, с одной стороны, может помочь исторической науке в уточнении ее предметной области. С другой стороны, для урбанистики этот методологический образец лишь в ограниченной мере может служить примером. Города – не просто скопления событий и не состоят целиком из историй. Сводить их к чисто нарративному феномену – значило бы пренебречь тем гигантским весом, который имеют пространство/соприсутствие, контингентность и материальность.

В ходе дискуссии было выдвинуто интересное предложение: говорить в этом контексте о “габитусе” города[64]. Понятие “габитус” очень хорошо отражает возможность прочтения городов действительно как целостностей. У городов есть как бы типичная манера держаться, лицо, осанка, репертуар жестов. Однако в понятии габитуса заключен и некий антропоморфизм, который так же проблематичен, как был бы в данном случае проблематичен и рационализм. Кто сказал, что города – если рассматривать их как жизненно реализуемые практики – функционируют подобно существам, которые каким-то образом себя “ведут”? Всё же вряд ли это так. Мера сложности и гетерогенности городов настолько велика, что не вписывается в антропоморфную модель.

Трудно свести города и к чему-то вроде археологических существ: классифицировать их как всего лишь седиментацию человеческих действий или человеческих решений – значило бы упускать из внимания специфику такого объекта, каким является город. Специфика города – это вызов и для историков, и для эволюционистов: собственные логики городов, вне всякого сомнения, складываются исторически, у них есть мощная историческая подоснова. Однако их невозможно “объяснить” одной только историей городов, как нельзя в них видеть и лишь результаты так называемого “предшествующего пути развития” (т. е. набора решений и выборов, сделанных ранее). Ни аналогия с биографией, ни каузальная метафора пути не описывают на самом деле все разветвления, переплетения и многообразные рефлекторные точки феномена “город”.

В общем, с аналогиями не складывается. А между тем, вопрос о сингулярных объектах тоже поддается научному выяснению. Только для этого урбанистике придется признать одну базовую посылку. Хотя не существует эмпирического (в узком смысле этого слова) определения города, но – существуют города. Города – это целостности, и их можно воспринимать и анализировать как единства – смысловые единства, поведенчески-практические единства, действующие единства. Города как бы хранят в себе социальные факты – но не только. Они их изменяют. Они предоставляют пространство для процессов развития, следующих собственным логикам, и для характерной социальной среды.

4

Сразу возникают два вопроса. Один нацелен на сам предмет: как конституируется город, из чего возникают и, если угодно, из чего состоят его типичные свойства? Иными словами, на какую субстанциальную основу опирается тезис о “собственной логике”?

Простые причинно-следственные отношения, аккумулированные намерения, природа потребностей и тому подобное, наверное, тоже играют свою роль в конституировании города. Но они не специфичны для города и потому на интересующем нас уровне из рассмотрения исключаются: в городах ход событий следует законам природы, там заявляются намерения и цели, там наблюдаются определенные человеческие потребности. Но всё это еще не делает город городом. По всей видимости, конституирование и единство такой формы, как город, можно представить себе только неким иным образом.

Одно предложение, выдвинутое уже давно, носит очень формальный характер, но именно поэтому феноменологически к нему можно присоединять другие: ровно в той точке, где эмпирически расходятся социология измеряющая и социология понимающая, ориентированная на смыслы, располагается концепция “плотности”. Ее можно было бы актуализировать. Город – это феномен уплотнения. В урбанистике эту мысль различным образом усиливали. Уже Вирт (Wirth 1938) относил “плотность” (наряду с размером и гетерогенностью) к характерным признакам города, или городского образа жизни. “Плотность” может пониматься чисто количественно – как, например, у Вирта, занимавшегося историей поселений. Но когда говорят о специфической плотности как признаке города (плотности населения, транспорта, коммуникаций, платежей, ресторанов – чего угодно), всё-таки всегда как-то имеют в виду и переход количества в качество. Уплотнение релевантно, когда превышаются некие пороговые значения; уплотнение производит “собственные” эффекты, – это предположение присутствует, даже если редко проговаривается то, как именно из “плотности” возникает что-то большее, чем просто заполненность, т. е. где располагаются точки перехода количества в качество и как их надо себе представлять.

Уплотнение как специфическая черта городской действительности – черта, которая не объясняет эффекты собственной логики, но порождает их, – это идея, которой еще мало для теории городского. Но, надо полагать, основанную на собственной логике динамику того или иного города в первом приближении можно описать и изучить как результат уплотнения. Можно ли наблюдать уплотнение, наблюдать плотность? Можно – наверное, именно благодаря тому, что существует математическая ее формула (масса, деленная на объем) и картина физической смены агрегатного состояния удобна для визуализации того, что описывают концепции плотности, – будь то в качестве локальной инклюзии (Held 2005), заполненности, конституирующей пространство (Massey 1999), или взаимоналожения пространств (Löw 2001). Если взять плотность в качестве исходной точки, то количественные методы не исключены, но напрашиваются качественные. Надо лишь ожидать наличия пороговых значений, находить их и серьезно относиться к тому, что на этих порогах городские феномены действительно (иногда из полного небытия) возникают: когда люди очень часто видят очень много людей, возникает то, что мы называем городской анонимностью, – и мы, участвуя в ней, отчетливо ощущаем ее как таковую. Элементы городской действительности возникают под действием уплотнения. Поэтому теорема плотности непосредственно подсказывает нам феноменологический (если бы этому понятию можно было придать изначальную “резкость”) дизайн теории.