Читать книгу "Следы в пустыне - Кристоф Баумер"

Последний день был отмечен экстраординарной находкой: мы нашли два неповрежденных гроба. Может, это было кладбище Нии? Никакого упоминания о нем не было в отчете Стейна о раскопках — возможно ли, что мы первые его обнаружили? Наши сердца учащенно забились: вероятно, мумии все еще покоятся, никем не потревоженные, в этих гробах. Самые богатые и самые важные находки зачастую делаются на кладбищах, среди находящихся там погребальных предметов. Но Шэн вновь воспротивился и не позволил нам даже коснуться крышек гробов. Через год после нашей поездки китайско-японская экспедиция обнаружила «наше кладбище» и раскопала двойное погребение, в котором находились мумии правителя царства Цзинь-Цзю и его жены, завернутые в шелковую парчу[59].

Через три дня монотонного пути на восток мы достигли провинциальной столицы Жоцзян, которая состоит преимущественно из уродливых бетонных коробок в «советском стиле» времен 1960-х. Это резкое столкновение с «цивилизацией» подействовало на нас, как шок. Начиная с Кабаказгана, мы жили на открытом воздухе и спали в палатках. И вот теперь оказались лицом к лицу — довольно уродливому — с современной цивилизацией. В полуразвалившейся казарме, теперь приспособленной под гостиницу, мы втиснулись в голые неотапливаемые комнатушки, обладающие неотразимым шармом покойницкой. Вместо свежеприготовленного на уютном лагерном костерке ужина, как в Нии, нам пришлось тащиться в столовую, где мы обнаружили около сотни пьяных полицейских, участников ежегодной районной конференции. Воздух там был похож на кисель из дыма и паров дешевого алкоголя; полисмены кричали, вопили, рыгали и плевали на пол, усеянный пустыми бутылками. Рок-музыка в своей китайской версии ревела из колонок. За одним столом офицер в очках, испытывавший очевидные затруднения с вертикальным положением, произносил речь, которую никто не слушал. Закончил он предложением — немедленно принятым — осушить залпом бокалы местной бормотухи. Сначала на нас не обратили внимания, но скоро появились несколько ярко размалеванных проституток. Несмотря на холод, одеты они были весьма приблизительно, благоухали самыми дешевыми духами и были одна уродливее другой. Они явно сочли, что мы — более многообещающая добыча, чем полисмены, и, презрев полицейские колени, потрусили к нам, зазывно стреляя глазами, после чего мы с Жаном Даниэлем, Вонгом и Шэном ретировались с максимально возможной скоростью.

На следующий день мы поехали в окружающую город каменистую пустыню, чтобы посетить руины Старого Мирана. Когда в конце IX века город был покинут, здания не прикрыл песок-защитник, и они испытали на себе всю ярость ветров. Поэтому там не найдено никаких следов деревянных конструкций, только толстостенные глиняные строения, выстоявшие против ветра. Тем не менее, Аурел Стейн, который проводил здесь археологические работы зимой 1906–1907 гг., а потом в 1914 г., сумел найти в Миране богатый клад. В огромной тибетской крепости в куче все еще дурно пахнущего мусора он обнаружил более 200 тибетских документов на дереве и бумаге. Отсутствие документов на китайском языке доказывало, что в то время Тибет полностью контролировал эту часть Шелкового пути. Кучи мусора более чем 1000-летней давности часто сохраняют свой «аромат»: песок, в котором они захоронены, действует как консервант. Учитывая это, Стейн разработал весьма специфический метод датирования объектов:

Я имел случай получить довольно обширный опыт в расчистке древних мусорных куч и умею определять их возраст. Но по мощности слоя абсолютной грязи и пережившей столетия вони я всегда буду отдавать первенство «помойкам» тибетских воинов. Воспоминания об ароматах крепости Миран и год спустя оставались достаточно свежи, чтобы я мог верно определять хронологическую принадлежность других подобных мест[60].

Эта квадратная крепость была построена тибетцами около 760 г. для контроля над тремя стратегически важными торговыми маршрутами. Это Южный Шелковый путь из Дуньхуана в Хотан и Кашгар, прямой путь в Лхасу через горы Чаман-Таг, а также еще один маршрут в Лхасу — через пустыню Цайдам. Благодаря Мирану и другим крепостям в Таримском бассейне, в округе Турфана и в районе нынешней провинции Гань-су Тибет имел возможность мешать торговым связям Китая с Согдианой, лишая таким образом Срединное царство важного источника дохода. В то время Тибет, чья территория была в два раза больше сегодняшней, почти два столетия вел войны с Китаем[61]. Несмотря на небольшое население, Тибет мог выводить в поле значительные армии благодаря всеобщей воинской повинности. В первые ряды тибетцы выставляли кавалерию из нетибетских отрядов, в качестве пушечного мяса, а за ней следовали тибетские конные лучники. Ядро войска составляла тяжело вооруженная пехота. Солдаты носили длинные кольчужные куртки и железные шлемы, а вооружены были длинными пиками и мечами, а также луками и стрелами. За строем войск шла или стояла артиллерия, состоявшая из десятков катапульт. Хотя мы провели в Миране всего один день, нам удалось найти в крепости несколько отличных железных кольчужных колец.

Так же как это было в истории Эндеры, до тибетской оккупации на этом месте существовало первое, относящееся к III–V векам поселение. К западу от крепости Стейн обнаружил фрагменты буддистской настенной росписи второй половины III века. В них удивительно заметно влияние североиндийской и восточно-средиземноморской школ живописи. Стейн вспоминал, как в ходе раскопок

«цоколь с тонко прорисованными крылатыми ангелами начал проявляться на стене. Я был совершенно ошеломлен. Как мог я ожидать, что на безлюдных берегах озера Лобнор, в самом сердце Внутренней Азии, увижу столь классические образы херувимов! И что эти грациозные головки, вызывающие в памяти излюбленные сцены христианской иконописи, делают здесь, на стенах здания, которое определенно было буддистской святыней?»[62].

Не менее удивительным открытием была подпись художника: «Эта фреска (работы) Тита» (родительный падеж имени Титус)[63]. Буддистский Миран того времени ориентировался на Индию и Малую Азию, а не на Китай.

Я спросил Шэна, на месте ли еще эти фрески. Он ответил, что некоторые действительно остались, но погребены под трехметровым слоем каменной крошки. Оказалось, что большинство фресок либо были увезены Стейном в 1907-м и 1914 гг. в Нью-Дели, либо уничтожены Зуичи Тачибаной, японским шпионом, маскировавшимся под археолога. К сожалению, фрески, находящиеся в Национальном музее Дели, много лет не выставлялись.

— Если Индии они ни к чему, отдали бы назад Китаю, — раздраженно заметил Шэн.