Читать книгу "Соперник - Пенелопа Дуглас"

Незаметно для меня мы начинаем дышать в унисон. Точнее, я подстраиваюсь под ритм его дыхания.

Вдох, выдох. Вдох, выдох. Вдох, выдох.

Вспоминая лицо Мэдока, я крепче сжимаю зубы, а когда возвращаются воспоминания о прерванной беременности, я начинаю ими скрежетать. Голос матери звучит в ушах, во рту все пересыхает. Я глотаю огромный комок, вставший поперек горла, чувствую, как он проходит по пищеводу и падает в желудок. Видения исчезают.

Вся эта боль еще во мне. Тяжесть никуда не исчезла. Но я смогла запрятать ее глубже.

Отец выпускает из рук плечи и гладит большим пальцем мою щеку, придерживая за подбородок.

– А теперь кто ты? – спрашивает он.

– Фэллон Пирс.

– Где ты родилась?

Мой голос спокоен.

– В Бостоне, штат Массачусетс.

Он делает шаг назад, освобождая немного пространства впереди меня.

– И чем ты хочешь заниматься в этой жизни? – спрашивает отец.

Я поднимаю на него глаза и шепчу:

– Я хочу создавать новые вещи.

Он протягивает руку, берет с полки полотенце и дает его мне. Я прижимаю полотенце к груди. Мне больше не холодно. Я вообще больше ничего не чувствую.

Он наклоняется и целует меня в лоб. Наши глаза встречаются.

– Какие бы волнения ни происходили на поверхности моря, они не потревожат спокойствия его глубин, – он цитирует Эндрю Харви. – Никто не может заставить тебя перестать быть собой, Фэллон. Не давай никому такой власти.

Вдруг мне пришло в голову, что я не плакала с того самого дня. Бывало, что я была близка к этому, однако за два года не проронила ни слезинки. Отец продержал меня у себя ровно неделю. Этого времени оказалось достаточно, чтобы порезы от осколков лобового стекла зажили. А потом он отправил меня обратно в школу-интернат, строить свою новую жизнь.

Этим я и занялась. Есть вещи, которым можно научиться только на собственном горьком опыте. Жизнь продолжается, рано или поздно на твоем лице снова появляется улыбка, а время залечивает раны или притупляет боль, если не может их залечить.

Я исправила оценки, завела пару друзей, много смеялась.

Хотя и простить тоже не смогла. Предательство – это нож в спину, а он всегда глубоко ранит. Эта рана и заставила меня вернуться в город в июне. Но я и представить не могла, что Мэдок до сих пор имел такую власть надо мной.

Он хотел меня. Я это знала. Я это чувствовала. Но почему? Что я такого сделала, чтобы он так зациклился на мне?

Когда нам было по шестнадцать, он был верен только мне, – в этом я не сомневалась. Имела ли теперь я право ненавидеть Мэдока за то, что он попытался забыть меня, подумав, что я бросила его по собственной воле?

Мне столько нужно было рассказать ему. Все, что он имеет полное право знать. Но вдруг я ужаснулась, что уже и так рассказала слишком много.

Мэдоку прекрасно жилось без меня. Наши отношения завязались в неудачное время. Им некуда было развиваться. Он совсем не знал меня, не представлял, чем я интересуюсь. Мы говорили только о каких-то глупостях.

Как только он удовлетворял свою потребность в сексе, сразу уходил. Ни о каком ребенке говорить и смысла не было. Если бы он узнал о нем, то, несомненно, сбежал бы. Мэдок совершенно не был готов нести за кого-то ответственность. И неизвестно, будет ли когда-нибудь способен к этому.

По дороге в Шелберн-Фоллз, куда мне надо было вернуться из-за матери, я слушала громкую музыку, пытаясь заглушить нарастающее чувство вины. Утром мать написала, что я оставила в доме свои вещи и если я не приеду их забрать, то все это отправится в помойку.

Я покачала головой и потерла усталые глаза. Черные металлические створки ворот медленно разошлись в стороны, когда я, набрав код, медленно въехала во двор на G8.

Была суббота, около двенадцати пополудни, и по голубому октябрьскому небу плыли редкие облачка. На улице было прохладно, а я не взяла с собой куртку. Ничего, обойдусь толстовкой с джинсами. Волосы были распущены еще с прошлой ночи, но, приняв с утра душ, я их слегка расчесала. Мне почему-то хотелось, чтоб на волосах оставался запах Мэдока вместе с кусочками травы, которые я до сих пор там находила. Припарковавшись напротив дома Карутерса, прямо за маминым авто, я взяла с пассажирского сиденья очки.

Они появились у меня много лет назад и были предназначены только для чтения, но я носила их почти постоянно. В них я чувствовала себя более защищенной.

Войдя в дом, я пересекла фойе, прошла в лестничный холл и через него в заднюю часть здания. В нем стояла тишина. Он казался таким пустым, будто всех воспоминаний, связанных с ним, и семьи, что тут жила, не было вовсе. Холод мраморного пола проникал сквозь подошвы кедов и пробирал до костей, а высокие потолки больше не сохраняли тепло.

Заглянув во внутренний дворик через стеклянные двери, я увидела Эдди. Она подметала вокруг бассейна, уже затянутого на зиму брезентом.

Присмотревшись внимательнее, я заметила, что джакузи тоже накрыто. Когда мы здесь жили, им пользовались и в холодные месяцы, как и садовой мебелью, и зоной барбекю. Отец Мэдока любил жаренное на открытом огне мясо, и они с Мэдоком могли взяться за приготовление стейков даже в середине января.

А теперь весь внутренний дворик был в запустении. Ветер кружил по нему сухие листья, и все старания Эдди привести его в порядок были тщетны. Да она и не особо пыталась.

Да, у обитателей этого дома были проблемы, но он знавал и другие истории, полные смеха и светлых воспоминаний. Теперь же он казался мертвым.

Я отодвинула стеклянную створку и пошла через двор по дорожке из каменных плиток.

– Эдди!

Она даже не посмотрела на меня. Ее голос был совсем не таким радостным, как когда она приветствовала меня в прошлый раз. Она ответила тихо и спокойно:

– Привет, Фэллон.

Я сняла очки и убрала их в задний карман.

– Эдди, мне так жаль.

Она закусила губы.

– Правда?

Мне не нужно было объяснять ей, о чем именно я жалею. Ничего в этом доме не ускользало от нее. Я знала, что она в курсе, что вся эта кутерьма с разводом началась из-за меня и что Мэдока заставили уехать тоже по моей вине.

– Да, правда, – заверила ее я. – Я никогда не хотела, чтобы все так закончилось.

Мне незачем было ей врать. Я хотела бросить Мэдока сама и больнее задеть Джейсона и маму, но и подумать не могла, что та так воспротивится разводу и что Мэдок из-за этого пострадает.

Но если честно, об Эдди я вообще не подумала.

Она выдохнула и продолжила хмуро мести дорожки.