Читать книгу "Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева"

Каждый остался при своем. Эпистолярный диалог с Александром Воронцовым интересен именно потому, что старший брат был самым близким для княгини человеком в семье. Младший – Семен – на годы прекратил с Дашковой всяческие отношения, а в одном из писем отцу заявил, что у него «нет сестры»{333}. Сам Роман Илларионович тоже не простил дочери унижения, а позднее разорения (он лишился значительной части имущества){334} Сколько бы раз княгиня ни пыталась наладить отношения, разбитая чашка не склеивалась – батюшка исключил ее из завещания{335}.

Не утерпев, молодой дипломат сам обратился к императрице, прося устроить участь Елизаветы, и получил ответ: «Я улучшу положение вашей сестры как можно скорее»{336}. Екатерина II не солгала, хотя ждать бывшей фаворитке пришлось около года. «Романовну» отправили в подмосковное имение отца, а после коронации позволили жить в старой столице. Записки императрицы статс-секретарю И.П. Елагину показывают, как решалась судьба бывшей соперницы. «Съезди к Роману Ларионовичу и скажи ему, что я даю позволение дочери его Елизавете Романовне, дабы она в его доме на Москве жила до тех пор, пока у ней свой будет; также скажи ему, чтоб он непременно отделил ее, дабы она имела чем жить, и вы сами видели, что он не так беден, как притворяется». Однако поселиться «Романовне» предстояло не в отцовском доме, а в негласно купленном для нее самой государыней, о чем тоже известно из записки Елагину: «Ты с Елизаветой Романовной или с отцом ее на ее имя безденежную купчую составь, дабы я могла ее из деревни к Москве привезти, а к отцу ее пиши, чтоб он ей то ныне дал, что ей при замужестве бы принадлежало, чтоб она уже более ни с кем дела не имела»{337}.

Но добросердечность императрицы не отменяла заботы родных. Когда в октябре Елизавета уезжала из столицы, обнаружилось, что она взяла в академической лавке десять книг на сумму 222 руб. 22 коп. Отец отказался платить долг бывшей фаворитки. Сестра согласилась помочь, но лишь при документальном подтверждении суммы{338}.

Дрязги в семье не утихали много лет. Разбираться в них – дело неблагодарное. Куда важнее оценить поступки Екатерины Романовны с точки зрения тогдашней культуры и политической жизни. Часто исследователи видят в ее отказе «порадеть родному человечку» яркий признак нового, просвещенческого мировоззрения. Порывая с родом, отстаивая права своей личности, княгиня опережала время на целое столетие{339}. К этой картине требуются уточнения.

Как философ и публицист Дашкова всегда защищала прерогативы рода. «Связь родственная была тверда и любезна нашим предкам, – писала она о допетровской старине. – Дети любили, почитали своих родителей, и повиновение их было неограниченно; старший в роде был как патриарх, коего слушались и боялись; его упреки молодым, впавшим в пороки, горькие слезы производили, и исправление было их последствие; в нуждах родным сообщась помогали; за родню, за друга вступались и противу сильного»{340}.

Это написала не девушка, перешагнувшая через волю отца, не сестра и племянница, равнодушная к родне. В 1805 г. Екатерина Романовна уже сама «патриарх», ей отказал в повиновении сын, дочь «рыскала» по модным лавкам и заводила «пустые знакомства», вместо того чтобы «ходить за больными родителями, облегчая ласкою и помощью их недуги».

Пожилая княгиня рисовала картины спасительных дедовских нравов, когда-то тяготившие ее самою. Но, кроме личного, в тексте был и сугубо философский аспект. В крупной, могущественной фамилии, вступавшейся за права своих членов, Дашкова видела защиту личности от произвола государства. Вопрос о том, что происходило с личностью внутри патриархальной семьи, ею публично не обсуждался, хотя в переписке встречались жалобы на деспотизм свекрови.

Клан Дашковых стал для княгини новой семьей. Покинув Воронцовых, юная героиня действовала не одна и не вместе со случайными союзниками. Рядом с ней стояла новая родня – дядья Панины, кузен Репнин. Таким образом, Екатерина Романовна, при всей личной яркости, вовсе не противостояла судьбе, открытая всем ветрам, а перешла из клана в клан. В полном соответствии с традицией.

Уже 29-го она просила о наградах именно для близких супруга. Покровительствуя им, Дашкова заявляла о себе как о «патриархе», главе рода. Внутри своей семьи Екатерина Романовна занимала подчиненное положение. А в другой фамилии уже замужняя, отмеченная высокими наградами, богатая княгиня претендовала сразу на почетную роль милостивца и покровителя. Вспоминаются слова Бекингемшира: ее первой мыслью было бы освободиться при помощи самых жестоких методов, а второй – превратить всех в своих рабов{341}.

Таким образом, Дашкова не стремилась выйти из рода и противопоставить ему волю развившейся личности. Она хотела изменить свое положение внутри рода, подняться на высшую ступень. С этим и был связан «бунт» против семейных устоев. В клане Воронцовых такой взлет оказался невозможен из-за братьев – они занимали первые места. А вот являясь супругой последнего князя Дашкова, при муже – добром малом, который ни во что не вмешивается, – наша героиня имела шанс стать фактическим главой.

Этот план был осуществим, если бы Екатерина Романовна задержалась во власти подольше. За несколько лет она успела бы подтянуть к себе родню по мужниной линии. Но судьба не дала княгине времени. Летом 1762 г. при дворе Дашковой всерьез не на кого было опереться, кроме группировки Панина. Однако в роковой момент его помощи оказалось недостаточно.

Глава 5. Ревность

Если Екатерину Романовну украсил все-таки орден сестры (на чем настаивали в письмах родные), то это была первая попытка императрицы поставить подругу на место. Показать, что ее роль и в перевороте, и возле новой монархини скромнее, чем княгиня думает.

На беду, Дашкова либо игнорировала подобные знаки, либо не понимала их. Через несколько дней состоялась вторая демонстрация. В комнату, где беседовали государыня и княгиня, вошел Иван Иванович Бецкой, бросился перед Екатериной II на колени и потребовал ответа: «Кем, по ее мнению, она была возведена на престол?» Государыня заявила, что всем обязана «Богу и верным подданным». Тогда гость попытался снять с себя орден Св. Александра Невского. «Я самый несчастный человек, – воскликнул он, – так как вы не знаете, что это я подговорил гвардейцев и раздавал им деньги».