Читать книгу "Выход из кризиса есть! - Пол Р. Кругман"

В данной главе я попытаюсь рассмотреть оба варианта, но сначала обратимся к сути.

Сделать это не так просто: попытка опровергнуть доводы «экономов» напоминает стрельбу по движущейся мишени. В первую очередь это касается процентных ставок — у меня часто возникало ощущение, что сторонники высоких процентных ставок играют в «кельвинбол» — игру из комиксов «Кельвин и Хоббс» («Calvin and Hobbes»), в которой участники постоянно придумывают новые правила. ОЭСР, БМР, многие экономисты и финансисты, похоже, были абсолютно уверены в том, что процентные ставки следует повышать, но объяснения причин постоянно менялись. Такое непостоянство, в свою очередь, заставляет предположить, что истинные мотивы требований ужесточить политику имеют мало общего с объективными оценками экономики. Это также означает, что я не в состоянии опровергать аргументы в пользу режима строгой экономии: они очень разные и не всегда согласуются друг с другом.

Начнем с довода, который, по всей видимости, имел наибольшую силу, — страха, а если конкретнее, страха, что государства, которые не откажутся от призывов (и их воплощения на практике) к строгой экономии даже при угрозе высокой безработицы, ждет долговой кризис, подобный тому, что переживает сейчас Греция.

Фактор страха

Концепция политики строгой экономии возникла не на пустом месте. Даже в первые месяцы после краха «Lehman Brothers» звучали голоса, осуждавшие попытки спасти крупные экономики при помощи дефицитного финансирования и включения печатного станка, однако в разгар кризиса они перестали быть слышны — их заглушил хор тех, кто призывал к немедленным стимулирующим мерам. Правда, к концу 2009 года финансовые рынки и мировая экономика стабилизировались, так что необходимость в срочных действиях вроде бы отпала. Затем начался греческий кризис, за который антикейнсианцы всего мира ухватились как за пример того, что произойдет с остальными, если свернуть с прямой и узкой тропинки финансово-бюджетных добродетелей.

В главе 10 я уже отмечал, что греческий долговой кризис был уникален даже для Европы и долговой кризис остальных стран зоны евро стал результатом финансового кризиса, а не наоборот. Тем временем в государствах, сохранивших собственную валюту, не наблюдалось и намека на греческий сценарий накопления внешнего долга, даже при большом долговом бремени и дефиците бюджета, как у Соединенных Штатов Америки, а также Великобритании и Японии.

Ни одно из этих наблюдений, похоже, не учитывалось в дискуссии о том, что надлежит делать в экономике. В исследовании, посвященном взлету и падению кейнсианской политики в период кризиса, политолог Генри Фаррелл отмечал: «Коллапс доверия участников рынка в Греции был интерпретирован как притча о рисках бюджетного расточительства. Государствам, столкнувшимся с серьезными бюджетными трудностями, грозит катастрофически быстрое снижение доверия игроков рынка и, возможно, полный крах». Действительно, у политиков вошло в моду предупреждать всех нас о неминуемом апокалипсисе, который ждет человечество, если мы немедленно не примем меры для сокращения бюджетного дефицита. Эрскин Боулз, сопредседатель — от Демократической партии! — согласительной комиссии, которая должна была представить долговременный план сокращения бюджетного дефицита, в своем докладе конгрессу в марте 2011 года, через несколько месяцев после того, как комиссия не смогла прийти к соглашению, пророчествовал, что теперь бюджетный кризис может разразиться со дня на день:

…

От этой проблемы никуда не деться, и, по утверждению бывшего главы ФРС и агентства «Moody’s», ее существование все равно придется признать. Возможно, через два года, возможно, немного раньше или немного позже. Остановитесь и представьте на минуту, что случится, если банкиры в Азии подумают, что мы не будем придерживаться твердой позиции относительно нашего долга, что мы не в состоянии выполнять свои обязательства, и просто перестанут покупать наши долги.

Что произойдет с процентными ставками?

Что произойдет с американской экономикой? Если мы не приступим к решению этой проблемы, рынки нас полностью разорят. Проблема реальна, решения болезненны, но действовать необходимо.

Затем сопредседатель этой же комиссии Алан Симпсон выступил с утверждением, что это случится раньше чем через два года. Тем временем реальные инвесторы, похоже, совсем не беспокоились: процентные ставки по долгосрочным облигациям США — по словам Боулза и Симпсона — оставались низкими по историческим меркам и в течение 2011 года упали до рекордного уровня.

Стоит упомянуть еще о трех аспектах. Во-первых, в начале 2011 года у алармистов имелось любимое объяснение явного противоречия между их пугающими заявлениями о неминуемой катастрофе и процентными ставками, сохраняющимися на низком уровне: по их утверждениям, Федеральная резервная система искусственно поддерживала низкие процентные ставки, скупая долги по программе смягчения денежно-кредитной политики. Ставки взлетят в июне, после завершения программы, предрекали они. Не взлетели. Во-вторых, проповедники неминуемого долгового кризиса видели подтверждение своих взглядов в том, что в августе 2011 года агентство «Standard & Poor’s» снизило кредитный рейтинг США, лишив его статуса AAA. Звучали заявления, что рынок сказал свое слово, но слово сказал не рынок, а рейтинговое агентство — то самое, которое вместе с другими присвоило кредитный рейтинг AAA многим финансовым инструментам, в конечном счете превратившимся в «токсичный мусор». Реакция реального рынка на снижение рейтинга «Standard & Poor’s» была… никакой. Даже наоборот — в США стоимость заимствований пошла вниз. Как отмечалось в главе 8, это не стало сюрпризом для специалистов, изучавших опыт Японии: в 2002 году, когда экономическая ситуация в этой стране напоминала то, что происходило в США в 2011 году, «Standard & Poor’s» и его конкурент «Moody’s» понизили кредитный рейтинг Японии, но ничего страшного не случилось.

И наконец, даже если всерьез воспринимать предупреждения о наступающем долговом кризисе, совершенно не очевидно, что немедленное ужесточение финансовой политики — сокращение расходов и взвинчивание налогов, когда экономика уже на спаде, — поможет его предотвратить. Одно дело — те же меры, когда ситуация в экономике близка к полной занятости, а центральный банк поднимает ставки для предотвращения инфляции. В таком случае сокращение расходов не угнетает экономику, поскольку центральный банк способен компенсировать подавляющий эффект, снижая или, во всяком случае, не повышая процентные ставки. Если экономика переживает глубокий спад и процентные ставки уже близки к нулю, сокращение расходов не поможет. Такая мера лишь еще больше повредит экономике — приведет к снижению государственных доходов, сводя на нет, по крайней мере частично, попытку сокращения бюджетного дефицита.

Так что если вы беспокоились по поводу возможной потери уверенности или относительно перспектив бюджета, экономическая логика подсказывает, что строгой экономии придется подождать, то есть должны существовать долгосрочные планы сокращения расходов и увеличения налогов, но такие меры следует вводить только после того, как экономика окрепнет.