Читать книгу "Уважаемый господин М. - Герман Кох"

Дверь кабинета была открыта. У классной доски, все еще исписанной физическими формулами, стояли стол и высокий табурет учителя. От самого Карлика Карстенса из-под стола высовывались только ноги – ноги и две до блеска начищенные туфли; одна штанина немного задралась и обнажила коричневый носок и кусочек безволосой белой голени. Само тело загораживали двое мужчин, присевших на корточки возле стола.

– Алло, алло, – говорил один из мужчин, и они узнали голос Йопа, консьержа. – Господин учитель, вы живы? Вы меня слышите? Сейчас будет врач. Алло, господин учитель, вы живы?

Лаура посмотрела по сторонам и, не увидев Германа, обернулась.

Он стоял там, на другой стороне коридора, прижавшись к стене; перед левым глазом он держал кинокамеру, нацеленную в дверной проем кабинета физики.

– Вот видишь, Лаура, – сказал он, когда она подошла и встала рядом с ним. – Если бы ты подготовилась к контрольной, это было бы совершенно напрасно.

31

Они отправились около полудня.

– Начнем, как только выйдем за ограду, – сказал Герман.

Они стояли в кухне, поджидая Мириам, которая еще сидела в туалете.

– Потом больше ни слова. Идем в Звин и обратно. Когда войдем в дом – только тогда и можно будет опять говорить.

На длинной прямой дороге из Терхофстеде в Ретраншемент их еще разбирал смех, но когда последние деревенские дома остались за спиной, лица посерьезнели. Лодевейк в одиночестве шел впереди, за ним шагали Михаэл и Рон, а за ними, почти вплотную, – Стелла, Герман и Лаура. Давид и Мириам, чуть отстав, шли в обнимку позади всех.

Сначала Лаура не знала, как относиться к этой идее, – она считала, что это типичная мальчишеская затея, ничего не говорить, типичная для Германа, – но когда они взобрались по лестнице на дамбу и спустились на другую сторону к Звину, ей пришлось признать, что это получилось, что что-то произошло – во всяком случае, с ней. Было слышно, как вдалеке разбиваются о берег волны, чайки с визгом ныряли вниз, а еще ветер шелестел кустами и чертополохом. В самом деле, будто вдруг снова слышишь, после того как уши долгое время были заткнуты, по-настоящему слышишь, каждый звук в отдельности. Где-то по другую сторону от дамбы стали бить башенные часы, и она сосчитала удары – четыре. После четвертого удара тишину снова сменил шум волн, которых им с того места, где они шли, еще не было видно, и Лаура почувствовала себя переполненной… счастьем, как она подумала сначала, но это было что-то другое, оно находилось ниже, где-то в нижней части желудка. Она огляделась, чтобы понять, испытывают ли и остальные то же самое или хотя бы что-то похожее, но рядом с ней никого не было, никого, кто мог бы на нее посмотреть и увидеть блаженное – нет, не то, в самом деле другое – выражение ее лица. Лодевейк как раз исчез за дюнами, Михаэл и Рон были слишком далеко, а Давид и Мириам все еще стояли наверху лестницы через дамбу и целовались – Лаура увидела это и поспешно отвела взгляд. Только Стелла и Герман были довольно близко, но Стелла смотрела куда-то вдаль, сложив руки на груди, а Герман достал кинокамеру и, держа ее перед левым глазом, медленно поворачивался вокруг своей оси.

Накануне вечером Герман попросил всех посидеть четверть часика на чердаке в спальнях, пока он не крикнет, что можно спускаться. Он кнопками прикрепил к стене белую простыню, а все стулья расставил рядами по два друг за другом.

– Кино! – крикнул он и принялся крутить ручки проектора, стоящего на кухонной лесенке. – Дома я обычно включаю при этом музыку, но тут вам придется вообразить ее.

– Просто в рюкзаке, – ответила Стелла на вопрос Рона, как Герман притащил проектор. – Мне нельзя было ничего говорить. Это было задумано как сюрприз для всех вас.

Первым был тот фильм, в котором Герман падал наземь возле цветочной палатки; это было так комично, что все смеялись. Отчасти ненамеренно комично, подумалось Лауре, потому что, когда Герман на тротуарных плитках, у ног продавца и двух покупательниц, начал изображать конвульсии и делать руками как бы непроизвольные движения, пока он описывал телом полукруг, отталкиваясь от плиток ногами, было ясно видно, какой он тощий; на нем были джинсы и футболка с коротким рукавом, и казалось, что его голые руки состоят из одних костей, обтянутых кожей. Футболка задралась, пока он крутился, и обнажился белый, слегка поросший волосами живот, который Лаура видела раньше, на вечеринке у Давида. Невольно ей пришли на ум спагетти – спагетти, которые сначала еще твердые и стоят в кастрюле вертикально, а потом медленно опускаются в кипящую воду.

– Смотрите, – сказал Герман. – Внимание!

Продавец цветов наблюдал за дергающимся Германом, не приближаясь; казалось, он не может решить, как ему следует поступить при таких обстоятельствах, но обе покупательницы, женщина средних лет и девушка – наверное, мать и дочь, – вели себя так, будто перед ними несчастный, которого сбили с ног. Старшая склонилась над Германом и дотронулась до его плеча, после чего Герман неожиданно поднялся, пожал женщине руку, а потом спокойно вышел из цветочной палатки.

– Смотрите, – сказал Герман. – Это хорошо.

Обе женщины проводили взглядом Германа, исчезнувшего в левом нижнем углу кадра, потом обернулись и стали что-то обсуждать с продавцом, который теперь сделал несколько шагов вперед и тоже посмотрел вслед удаляющемуся Герману.

– Смотрите, как хорошо Давид придумал, – сказал Герман. – Он не направил камеру на меня, он продолжает снимать оставшихся. Мы об этом даже не договаривались. Гениально!

Казалось, что женщина, девушка и продавец все еще не могут понять, чему они только что были свидетелями, а изображение тем временем увеличивалось, было хорошо видно, как продавец пожимает плечами и разводит руками в универсальном жесте, означающем «Я тоже не знаю».

– Прекрасно, – сказал Герман. – Бросаешь камень в пруд. Теперь мы видим только круги, расходящиеся по воде. В полнометражном игровом фильме надо было бы продолжать до тех пор, пока вода совсем не успокоится. Женщина покупает цветы и расплачивается. Она идет домой озадаченная. Она все еще не может выбросить это из головы. Но тут, как я понимаю, закончилась катушка, да, Давид?

Потом пошли дрожащие неотчетливые кадры, снятые, по-видимому, в лифте, на которых Герман и Давид во весь экран трясли кулаками, по очереди выставляя средние пальцы, и что-то кричали в камеру.

– Что вы там говорите? – захотел узнать Лодевейк, но ответа не получил.

– Погоди, – сказал Герман. – Обратите внимание.

Теперь в кадре появился Давид, он не торопясь шел по классу между столами, пока не подошел к столу учительницы.

– Постюма! – сказал Михаэл. – Боже мой!

– Да погоди, – сказал Герман. – Внимание!

Давид наклонился над столом госпожи Постюма, как будто хотел что-то спросить, а когда она подняла голову, он медленно опустился на пол. Камера сперва задержалась на Давиде, который, судорожно дрыгая руками и ногами, вроде бы имитировал эпилептический припадок, потом стала крупным планом показывать лицо госпожи Постюма.