Читать книгу "Гуров не церемонится - Алексей Макеев"

– Так они у него уже большие, чего с ними возиться? – удивился Крячко.

– Ну, еще какое-нибудь дело найдет. Может, будет мемуары писать.

– Петр? Мемур… Мемуары? – совсем обалдел Стаc. – Это ты хватил!

– А что? Найдет какого-нибудь журналюгу, и тот все запишет как надо. Или Петру рассказать нечего? Да по этим мемуарам сериал можно будет снять длиной в год и даже больше, – заявил Гуров.

– Ну ты чего делать будешь?

– Сначала к родителям съезжу… – начал Лев Иванович.

– Давай за них! Чтобы были здоровы и счастливы! – предложил Стаc.

– Мы за это уже пили, – напомнил не менее его захмелевший Гуров.

– То было за жен! – поправил приятеля Крячко.

– А! Точно! Давай! – согласился Лев Иванович.

– Так чего делать будешь? – стал снова допытываться Стаc.

– Не знаю, я без работы не могу, а работы-то и не будет! – вздохнул Гуров. – Давай за то, чтобы я не у дел не остался!

– Да тебя с руками… – начал было Крячко.

– А я руками не хочу! – пьяно запротестовал Лев Иванович. – Я служить хочу! Но не смогу уже! Скажи, Стаc, почему жизнь такая беспощадная? – почти со слезой спросил он.

– Это просто жизнь, Лева! Давай за нее!

Вот за таким, казалось бы, бессмысленным и пьяным разговором они уговорили и вторую бутылку, а от третьей, припрятанной Стасом, Гуров отказался. Крячко проводил друга до такси, возле которого они распрощались так, словно на войну уходили, причем на разные фронты, даже обнялись, и Лев Иванович уехал. Водитель, очень недовольный тем, что ему попался пьяный клиент, который, чего доброго, мог и машину испачкать, страшно удивился, увидев в зеркале заднего вида совершенно трезвый взгляд Гурова. Лев Иванович был вообще на выпивку крепок, а уж сейчас, когда он был на нервах, она его вовсе не брала, он ехал и думал, сумел он, если не достучаться до Крячко, то хотя бы посеять в его душе сомнение. А вот не менее трезвый Стаc, которого было тоже не так легко свалить с ног, вернувшись домой, всерьез призадумался, а так ли уж верно его решение. И ведь оба, зная друг друга много лет, прекрасно понимали, что ни тот, ни другой пьяным не был. Оба притворялись и дурачили друг друга, но вести по трезвой такой разговор им было бы гораздо сложнее. А вот этот затеянный Гуровым вечер воспоминаний-размышлений мог и должен был напомнить Стасу о связывавшей их троих и выдержавшей все испытания многолетней службе-дружбе, о том, что старый друг – лучше новых двух, о том, что «без друзей меня чуть-чуть, а с друзьями много», и ни за какие деньги этого не купишь, хотя продать, точнее, продаться, можно. Но вот услышал его Стаc или нет, и что он решит, Лев Иванович мог только предполагать, потому что решающее слово оставалось за Крячко.

Увидев мужа, распространявшего вокруг себя стойкий алкогольный запах, Мария обомлела:

– Это еще что за явление? Лева! Как ты мог? При твоей поджелудочной?

– Маша, не ругайся. Я был у Стаса, – сказал Гуров и на вопрошающий взгляд жены развел руками. – Не знаю, хочу надеяться, что он одумается, а уж что получится? Кстати, его жена вовсю составляет меню нашего предстоящего юбилея свадьбы и слышать ничего не хочет ни о ресторанах, ни о кафе. Сказала, что отмечать его мы будем только у них на даче.

– Ты об этом помнишь? – ошеломленно воскликнула Мария. – Ты, который даже о собственном дне рождения вспоминаешь только тогда, когда я тебе его в ежедневник сама запишу? Нет, ни за что не поверю. Скажи честно, Стаc напомнил?

– И куда же мне от вас, таких умных, деваться? – вздохнул Лев Иванович.

Он прошел в спальню, переоделся и лег – ужинать не хотелось, хотя из принесенной им нарезки и наспех собранной Стасом закуски они почти ничего не тронули. Мария, понимая, что спать ей предстоит в зале, забрала из шкафа постельное белье и заранее отнесла его на диван, чтобы потом не будить мужа. Она прекрасно, еще лучше, чем сам Гуров, понимала, насколько они со Стасом нужны друг другу, как неразрывна эта многолетняя дружба, и теперь сильно переживала и за мужа, которому без Крячко, этой его третьей руки, придется нелегко, и за себя, потому что с уходом из их жизни Стаса она обязательно должна будет измениться, причем еще неизвестно, в какую сторону.

На следующий день, придя на работу и безрадостно обозрев безлюдный кабинет, Гуров пошел к Орлову. Похоронный вид секретарши его несколько озадачил – он считал, что хуже, чем есть, уже быть не может. В приемной ждали своей очереди на доклад к начальству сотрудники управления, причем по делам, и отнюдь не частным, как у него, и Гуров хотел повернуть назад. Но секретарша по внутреннему телефону сообщила Петру Николаевичу, что к нему Гуров, и, положив трубку, вздохнула и сказала:

– Проходи, Лева.

Гуров удивился и вошел. В кабинете, кроме Орлова, находился еще и Крячко, причем оба сидели с самым траурным видом: Петр Николаевич у себя за столом, а Стаc – за столом для заседаний. «Зря я вчера старался, – тоскливо подумал Лев Иванович. – Значит, ничего не вышло, и Стаc все-таки уходит». Он присел с другой стороны стола, напротив Крячко, и тоже понурился. Никто не решался нарушить стоявшую в кабинете тишину, и Гуров, вздохнув не хуже секретарши, поднял голову. И тут он увидел, что у Стаса в глазах черти водили хоровод, и он с трудом удерживался от смеха.

– Та-а-ак! – протянул Гуров самым грозным тоном, хотя сам был готов от радости пуститься в пляс. – Разыграли, значит! И ты остаешься!

– Да остается он! Остается! – весело подтвердил Орлов.

– Стас! Гад ты такой! Я тебе говорил, что однажды убью? – вскакивая, спросил Лев Иванович. – Так вот этот миг и настал! Трепещи!

– Младшенького завсегда обидеть просто, – со слезой в голосе сказал Крячко и тоже встал.

– Моли о пощаде, несчастный! – воскликнул Гуров, бросаясь к Крячко, а тот соответственно от него.

Несколько минут Лев Иванович гонялся за Стасом вокруг стола, и выражения, употребляемые им при этом, категорически противоречили хорошему тону и полученному им в детстве воспитанию. Наконец Орлов положил беготне конец:

– Ну, ладно вам! Что вы, словно дети малые? Два офицера, полковники-важняки, а ведете себя как путана переулочная! Что вам, делать нечего? Так вот! – Он подвинул им папку.

– У нас опять что-то горит? – спросил, остановившись и стараясь восстановить дыхание, Гуров.

– А когда у нас не горело? – удивился Петр Николаевич. – Покой нам только снится! Марш работать.

Гуров и Крячко вышли, конечно, не обнявшись, но с такими счастливыми выражениями лиц, что офицеры, которые не могли не слышать доносившиеся из кабинета топот и голоса, только недоуменно переглянулись, впрочем, удивлялись они недолго, потому что о дружбе этой троицы в управлении давно уже слагали легенды.

Вечером Лев Иванович пришел домой не только радостно-возбужденный – его лучезарное настроение не могло испортить даже порученное им Петром Николаевичем очень пакостное дело – да и когда у них другие были? – но и с букетом цветов.