Читать книгу "Изгои Рюрикова рода - Татьяна Беспалова"

– Есть работа, и неплохая. У императора Комнина много сторонников, много друзей! Народ поддерживает его, но… Есть люди двоедушные, неискренние, в тайне хранящие приверженность Вотаниатам. Их женщины – эти лицемерные ханжи – заперлись в храме Святителя Николая. Подумать только! Они молятся о спасении Византии! Но кто поверит в их искренность?

Смешок венецианца был подобен болезненному всхлипу. Он продолжал нашёптывать. Мышиные его глазёнки воровато бегали по сторонам, избегая взора Володаря.

– Слуги и домочадцы Вотаниата замышляют недоброе. Всё зыбко, как утренний туман. В Константинополе только триста человек войска, и высокородный Исаак не призывает союзников. На что надеется брат императора? Или имперская казна совсем оскудела?

Голос чертушки-Виникайо превратился в змеиный шип.

– Но средства на устранение тайных врагов найдутся. Тем более что имена недовольных известны. Дело стало лишь за отважными людьми, которые решатся за соответствующую плату воплотить Божий промысел…

Володарь сидел, низко склонив голову. Длинные пряди давно не стриженных, не чёсанных волос ниспадали на лоб, закрывая верхнюю часть лица.

– Что молчишь, а? – наконец спросил Виникайо Буджардари.

– Сколько? – тихо задал вопрос Володарь, припоминая лоснящееся лицо толстого грека – хозяина корчмы.

– Наниматель готов платить вашими деньгами, гривнами… Сто гривен! Возьмешься?

– Кто жертва?

– Не жертва! Что ты! То враг православного императора! Тайный враг – патрикий Агаллиан. Вернее, не он сам, а его дети. Фома стар и немощен. А его сын и дочь – совсем другое дело! Вот этот вот юнец… да-да! Тот самый, что ластится сейчас к Лауновеху. Он дитя сторонников низвергнутого императора, и он приговорён.

– Почему же попросту не вырвать ноздри? – Володарь, теряя терпение, ерзал на скамье. – Или оскопить или попросту башку долой? Да и вот он – дитя – перед тобой. Сам и пореши его!

– Нельзззяяя! – зашипел в ответ Виникайо. – Здесь есть некие политические мотивы… тебе не следует думать об этом! Итак, сотня гривен за голову развратного мальчишки и его сестры.

– Рюриковичи знают только воинскую науку. Водить дружины, править и судить – вот наша судьба! – Володарь брезгливо выплёвывал слова, стараясь не смотреть на бегающие глаза венецианца. – Резать горло женщине кинжалом, из-за угла?! Да я лучше тебя прирежу. Так будет по справедливости.

– Разве я о грабеже? Впрочем… – из глаз венецианца излилась струйка таинственной черноты. – Военная добыча, грабёж, победа над врагом, насилие – всё это явления из одного ряда. Богословская школа в Солерно сделала из меня безбожника.

– Я тебя сокрушу, Виникайо Буджардари! – взревел Володарь. И как только ухитрился без запинки, без ошибки выговорить скотское имечко чернявой твари! Князь восстал со скамьи, осенил себя крестным знамением, трижды сплюнул под ноги Лановеху. С неизбывной радостью ощущая возрождённую силу в руках и неуёмный, вспоенный виноградным хмелем, задор, князь выхватил из-за пояса оторопевшего Мундомата широкий, обоюдоострый нож. Нимало не медля, Володарь рассёк лезвием пространство перед носом чернявого венецианца, намереваясь отсечь его чёрную бороду, но тот с необычайным проворством отстранился. Узкое, длинное лезвие меча с отвратительным свистом пронеслось над столом. Латиняне с громким гоготом пригнули головы. Володарь отскочил назад. Князь шарил взглядом по полу в надежде разыскать хоть какое-нибудь оружие. Но венецианец уже вложил меч в ножны.

– Так ты вооружён! – взревел Володарь. – При мече! Ах ты, тварь колченогая-косоглазая! Демонский наставник!

По добру ли, к беде ль, но скамьи и столы в портовой корчме были изваяны из каменных глыб и вмурованы в каменный же пол – иначе венецианскому дьяволу было б и вовсе несдобровать. Перепуганная со сна Сача, явившаяся в едальню в одном исподнем, с растрепанными косами, с налипшей на смуглую кожу соломенной трухой, огрела венецианца Лауновеховым щитом. Тот не смог устоять на ногах. Пришлось Виникайо Буджардари выползать на божий свет по-собачьи, на карачках. Уже на каменной, прогретой солнышком мостовой он принял положение, отличающее человека от четвероногой твари, и затем быстро смешался с прирастающей толпой.

* * *

Володарь не помнил, как оказался в их с Сачей каморке. Он долго лежал, разглядывая стропила в полной тишине.

– Что станем делать? – спросила Сача наконец. – Я, пожалуй, наймусь в войско каменного кагана. Не хочу быть тебе обузой.

Она заговорила с возлюбленным князем на языке племени Шара, заговорила тихо, нежно оглаживая его покрытую испариной грудь твёрдой ладошкой:

– Я хочу уехать из каменного города. Вспомни. Ты обещал!

– Я дал рабыне слишком много воли! – рыкнул Володарь. – Не я, ты повелеваешь мною! Не бывать такому более!

Он вскочил с лежанки, схватился за ножны, заметил, что не обут, позвал Илюшу и тот явился на зов.

– Неси чистую рубаху! Неси сапоги и шапку! Неси пояс, серебряный, наборный, дарёный Твердятой! Святые Ирина и София ждут меня! Эх, ослабел я! Эх, размяк у бабы под боком!

Он не слышал её шагов за грохотом собственных сапог. Но Сача следовала за ним неотлучно, поначалу опасаясь приближаться. Но наконец, удостоверившись, что гнев и хмель вылетели из его головушки вместе с частым дыханием, пошла рядом и даже несколько раз пыталась прикоснуться к его руке своею. Что за баба! Как есть степная лисица: хитрая, красивая, ласковая, свирепая.

* * *

Они петляли по уличкам узким и широким, извилистым и прямым. Право слово, гулять по лесу или скакать по широкой степи на коне было куда как приятней. И в лесу, и в степи столько разных примет! Опытный путешественник нипочём не заблудится. А здесь как жить? Все стены каменные, все улицы одинаковые. Володарь, как заведённый, твердил странное ромейское слово, слышанное им где-то и запавшее в память:

– Лабиринт, лабиринт, лабиринт…

Володарь время от времени поднимал лицо к небу, высматривая купол Святой Софии. Порой благодатная цель пряталась за кровлями домов повыше, но стоило свернуть на уличку пошире – и купол снова возникал у них над головами. Чем больше делался купол Святой Софии, тем многолюдней становились улицы. Они и не заметили, как их подхватил и понёс людской поток, как они перестали выбирать направление движения, отдавшись на волю текучей толпы. Их задевали плечами, их поругивали, они чуяли смрад немытых тел и благовоний. Володарь прислушивался к разговорам. Говорили об императоре Алексее и его брате Исааке, об их благородной и набожной матери Анне, о ценах на масло и вино, о рискованной войне на западных рубежах империи, о странных повадках варяжской солдатни, наводнившей город. Кто-то восхвалял отважных братьев, рискующих противопоставить силу силе. Кто-то сожалел об императоре Вотаниате, свергнутом с престола силой оружия. Путаная история! Князь Володарь, сколько ни силился, так и не смог уразуметь хитросплетений императорского родства. Сача, упрямо не желавшая понимать ромейский язык, стала уставать, гневаться, пофыркивать и уже ухватилась за рукоять кинжала, когда гомонливая толпа вынесла их на огромную площадь. Циклопические стены ипподрома вознеслись перед ними, подобно склонам гор: мрамор и гранит, яркая голубизна небес и льдистая холодность камня. Внимательные лики статуй глазели на них из-под сводов арок. Людской поток растёкся по площади, давая простор сделать шаг, избавляя от чужого зловония и от ненужных, тревожных сплетен. Володарь придерживался прежнего направления – его манили купола Святой Софии. Половчанка покорно тащилась следом.