Читать книгу "Ураган в сердце - Кэмерон Хоули"

Однако никакого следующего удара не последовало, доктор Карр лишь тихо произнес:

– Если хотите устроить себе небольшой перерыв, мисс Харш, то вы свободны. – При этом голос его звучал так сдержанно, что – по контрасту с ним – все высказанное ранее представлялось не чем иным, как преднамеренной атакой.

Несколько мгновений казалось, будто мисс Харш просто не поняла. Потом, схватив сумочку, она бросилась к двери, задержалась у нее, чтобы, обернувшись, бросить взгляд не на доктора Карра, а на него: казалось, она просила прощения за то, что оставляет Джадда в минуту опасности.

Следя, как она уходит, Джадд подспудно ощущал, что взгляд доктора Карра по-прежнему устремлен на него, он притягивал как магнитом, и больной сознательно противился этому, довольно успешно. Пока не услышал:

– Надеюсь, мистер Уайлдер, вы не считаете, что стали жертвой несчастного случая. Это не прискорбная случайность. Это то, что вы сами с собой сделали.

Молча Джадд смерил взглядом лицо доктора, пытаясь постичь, насколько тот глубок в своем приговоре. Не было больше беспокойства из-за вчерашнего вечера, теперь заботило всего одно: не сделать ничего, что воспламенило бы дальнейшую отповедь.

– Как по-вашему, что закупорило эту артерию? – спросил доктор Карр. – Что вывело ее из строя? Что прекратило ток крови через нее?

– Комок какой-нибудь, полагаю.

– Да, это распространенное мнение. Даже в медицинской среде. До сих пор великое множество докторов пользуются выражением «коронарный тромбоз» так, будто оно синоним «коронарной окклюзии». А это не так. В вашем случае, мистер Уайлдер (абсолютной уверенности нет, но готов поставить на это свою репутацию), не было никакого тромба, никакого комка.

– Что же тогда было? – уныло спросил Джадд и тут же припомнил статью в фирменном издании компании, которую только в прошлом месяце сам же подписал к печати. – Эти, что ли, холестериновые дела: артерии зарастают грязью, как старые водопроводные трубы?

– Да, возможно, небольшой атеросклероз у вас был, он у всех у нас есть, – сказал доктор Карр без тени улыбки. – Однако наверняка не настолько серьезный, чтобы вызвать закупорку. – Он придвинулся немного вперед на стуле. – Что вам известно о жировом метаболизме, сокращении триглицеридов под действием гепарина?

Замечательный вопросец, что и говорить, подумал Джадд и невольно улыбнулся, и улыбка эта явно произвела впечатление на доктора Карра, на лице которого появилось выражение, свойственное не обладающему юмором человеку, когда он понимает, что над ним смеются. Впрочем, потом губы изобразили что-то вроде улыбки, и врач произнес:

– Не думаю, чтобы вы когда-нибудь слышали о докторе Хьюго Стайнфельде?

– Нет.

– Немногие слышали. И все равно он великий человек. Только сейчас его начинают признавать. В одном из журналов была статья, где приводилось его мнение о психосоматической природе диабета, сам он писал об этом еще пятнадцать лет назад. Это был его конек – психосоматическая медицина. Не психиатрическая: не душевные заболевания, не недуги мозга, – а психосоматическая. Психика и соматика (отсюда и получилось название), недуги организма, вызванные некими неполадками во взаимодействии ума и тела.

– Понимаю, – произнес Джадд, полагая, что настойчивое отстранение доктора Карра от психиатрии означает, что тот не забыл про шпильку с «психоломом».

– Вот, например, желудочно-кишечные язвы, – продолжил доктор Карр. – Еще в молодости Стайнфельд оказался в гуще битвы, стремясь убедить медиков признать их психогенное происхождение. Нынче, разумеется, большинство врачей это признают, но все равно… – Доктор не договорил. – Как бы то ни было, к тому времени, когда я начал работать с ним, больше всего его интересовали сердечные болезни. С началом войны число случаев инфаркта чрезвычайно выросло, и растет до сих пор, в особенности у мужчин, кому нет пятидесяти, но уже тогда это вызвало у доктора Стайнфельда сильную озабоченность. Чаще всего в те времена, и в наши дни тоже, причины, по большей части искали в питании. Однако в рационе американцев не происходило никаких сколько-нибудь существенных перемен, чтобы на них можно было списать такой скачок инфарктов. Или, во всяком случае, так считал доктор Стайнфельд. Я помню, когда началось это повальное умопомрачение полиненасыщенными жирными кислотами. Уже позже, я тогда в Берринджере работал, мы сидели с ним рядом на совещании, слушали доклад по этой теме. Доклад закончился, попросили задавать вопросы, тут встал Стайнфельд и спросил: «Доктор, если вам надо ускорить развитие атеросклероза у подопытных животных, что вы используете в качестве основного компонента их питания?» Сразу же, разумеется, поднялся смех, во всяком случае, среди тех в зале, кто занимался исследованиями, потому как все мы знали ответ: в ход шло кукурузное масло.

– Значит, вся эта полиненасыщенная свистопляска – ахинея?

Доктор Карр широко развел руки.

– Производители растительного масла воспользовались ею, разумеется, и до сих пор, уверен, мистер Уайлдер, не мне объяснять вам, что, когда стимул получения прибыли достаточно силен, большому бизнесу не составляет труда не замечать неудобную правду.

Джадд вспыхнул, но сумел подавить рвавшийся с языка резкий ответ, мол, большим бизнесом прибыль правит не больше, чем в медицинской касте. К его представлению о докторе Карре добавилась еще одна сторона, и он приравнивал его теперь к некоторым другим известным ему евреям – профессору Клейну в Колфаксе, Лео Вулфу в Коннектикуте, Сэму Киршбауму в агентстве, – всем тем евреям, кому предвзятое отношение к бизнесу столь прозрачно служило защитой от избыточного материализма, каким их так часто попрекали. Все ж удержаться от укола не удалось:

– Вы не считаете, что медикам полагалось бы взять на себя хотя бы часть вины?

– Разумеется! – тут же воскликнул доктор Карр, чем удивил безмерно: Джадд впервые слышал, чтобы хоть кто-то из врачей признавал такое. Прежде всегда самый легкий булавочный укол вызывал реакцию «не тронь наших!», черепаха кастовости заползала под панцирь сразу, при первом же намеке на критику. – Я вовсе не защищаю медиков, отнюдь. И не прошу вас верить тому, о чем собираюсь вам рассказать, основываясь на профессиональном признании. Я представлю вам доказательства, а принимать или не принимать – решайте сами.

– Вполне справедливо, – согласился Джадд, рискнув улыбнуться, поскольку опять увидел доктора в новом свете. Какие тут сомнения: перед ним чудак (никем другим и не может быть бунтарь в медицинских рядах), зато, по крайней мере, он не доктор Нобл. Напомнил: – Вы говорили о докторе Стайнфельде.

– Да, – коротко кивнул доктор Карр. – Не было ничего особо нового в его гипотезе о том, что эмоциональный стресс каким-то образом имеет отношение к закупорке коронарных сосудов. Но вот какое? Что происходит? В чем психологическая связь между причиной и следствием? Разумеется, у нас имелись теории всех видов, одна из них, как выяснилось, била прямо в яблочко. Только мы никак не могли ухватиться за нее. Настоящий прорыв случился в мае пятьдесят восьмого. В «Кровообращении», одном из наших медицинских журналов, появилась статья о работе, выполненной двумя сан-францисскими исследователями. Они обследовали налоговых бухгалтеров, группу мужчин, занятых одинаково интенсивной работой, у них всех ежегодный стрессовый пик приходился примерно на пятнадцатое апреля, день, когда подаются налоговые декларации. У этих мужчин раз в две недели брали анализы на время свертываемости крови и содержание в ней холестерина. Прекрасная получилась демонстрация! Чем ближе подходило пятнадцатое апреля, тем меньше становилось время свертываемости и тем выше уровень холестерина. И действовал тут один только стресс – все остальное было выверено. Никогда не забуду, как я читал ту статью. Вот оно, доказательство, очевиднее не придумаешь.