Читать книгу "Компас сердца. История о том, как обычный мальчик стал великим хирургом, разгадав тайны мозга и секреты сердца - Джеймс Доти"

Я перестал цепляться за историю, которая определяла мою жизнь. Отождествляя себя с нищетой, я продолжал жить в нищете, сколько бы денег ни заработал. Каждый день во время медитации я раскрываю сердце для отца и матери и нахожу в нем прощение. Я раскрываю сердце для мальчика, которым когда-то был, и нахожу в нем сострадание. Я раскрываю сердце навстречу всем ошибкам, что когда-либо совершил, всем глупым попыткам доказать свою ценность миру и нахожу скромность. Я осознаю, что не я один голодал. Не я один испытывал одиночество, чувствовал себя отрезанным от мира, чуждым ему. Я раскрываю свое сердце и нахожу в нем способность связываться с остальными сердцами, которые встречаю в жизни.

Это одновременно и изматывает, и поражает красотой, и кажется странным.

12

Сила сострадания

Мне всегда нравилась опера, хотя и не могу объяснить почему. Она вызывает у меня слезы, даже когда я не понимаю ни единого слова. Возможно, дело в чистых эмоциях, в бесстрашном выражении страстей, которые не нуждаются в словах. Оперу нельзя осознать умом – ее можно лишь почувствовать сердцем. Многие хирурги включают в операционной музыку: она помогает расслабить пациента. Исследования показали, что пациенты, слушавшие перед операцией музыку, меньше тревожатся, им требуется меньше обезболивающих и успокоительных препаратов. Как и медитация, музыка способствует замедлению сердцебиения и снижению кровяного давления, а также снимает стресс. Она успокаивает не только пациента, но и хирурга.

Что касается меня, то, когда приближаются критические этапы операции, я ставлю тихую классическую музыку. Ближе к концу я могу прибавить громкость и включить рок-композицию. Что я никогда не ставлю, так это оперу. В операционной я превращаюсь в точный механизм. Может, перед операцией пациенты и нуждаются в эмоциональной связи со мной, однако во время операции им требуются мои навыки, профессиональные способности и опыт принятия сложных решений. Им не нужно, чтобы я оплакивал их на операционном столе. Им нужна моя забота, но это ни в коем случае не должно мешать спасению их жизни.

Большинство хирургов включают в операционной музыку: она помогает расслабить пациента и взбодрить операционную бригаду.

Одной из первых моих пациенток после того, как я перестал работать армейским нейрохирургом, была Джун, которая буквально жила оперой. Когда Джун появилась в моем кабинете, я сразу почувствовал ее энергичность и живую натуру. Она пришла на высоких каблуках и с порога заявила, что ей наплевать, насколько я хороший врач, и что она не откажется от двух своих пристрастий – пения и пасты, даже если я скажу, что это спасет ее жизнь.

Джун выступала вместе с гастролирующей труппой, и опера была одновременно ее призванием и любовью всей жизни. Во время каждого приема мы подолгу обсуждали ее любимые оперы: «Аиду», «Кармен», а также оперетты Штрауса. Зачастую прием длился дольше положенного, потому что мне доставляло удовольствие слушать ее рассказы о спектаклях, в которых она участвовала. Ей нравилось пробуждать в публике эмоции.

– Это может прозвучать безумно, но мне нравится, когда мое пение вызывает у людей слезы: так я понимаю, что затронула их душу. Так я чувствую связь с ними.

Джун мучили сильнейшие головные боли. Невролог мог избавить ее от них с помощью лекарств, но ничего не мог поделать с огромной аневризмой, засевшей вплотную к островку Рейля и к той зоне доминирующего полушария, что отвечает за движения лицевых мышц. Аневризму обнаружили в ходе обследования; хотя она и не была причиной головных болей, однако могла не только лишить Джун самого ценного в жизни, но и забрать саму жизнь.

– Что бы со мной ни было, – сказала Джун, – я не соглашусь на процедуры, которые могут повредить моему голосу или способности петь: это самое главное, что у меня есть.

Пришлось сообщить ей тяжелую новость.

Размер аневризмы превышал сантиметр, а значит, с ней надо было поскорее разобраться, что я и разъяснял пациентке на протяжении нескольких приемов. Время поджимало, однако я понимал: Джун нуждается в том, чтобы ей раз за разом не спеша объясняли смысл непростой и требующей точности операции. Я предложил ей посоветоваться с другими нейрохирургами, в том числе более опытными, хотя я тоже не раз проводил подобные операции. К сожалению, некоторые нейрохирурги даже в серьезных случаях непринужденно излагают сухие факты, касающиеся возможных вариантов лечения и связанного с ними риска, не отдавая себе отчета в том, что, какой бы заурядной операция ни была для врача, для пациента и его семьи она может стать чрезвычайно важным событием. Два других хирурга, к которым Джун обратилась, оказались именно такими. Она вернулась ко мне напуганной – с ощущением, что она для них не человек, а всего лишь диагноз.

Джун требовалось время, чтобы все обдумать, и я постарался дать ей столько времени, сколько позволяло ее состояние. Еще в молодости я знал, что внимание к пациенту – часть медицинского искусства. В конце концов, мы ведь имеем дело с живыми людьми, никто из которых не свободен ни от переживаний, ни от страхов.

Чем больше я беседовал с Джун, тем меньше она беспокоилась. Ей нужно было высказаться, нужно было получить подтверждение того, что я услышал ее историю и узнал ее как человека. У нас завязалась дружба. В итоге она сказала, что только мне доверит проводить операцию. Не спорю, здорово, когда пациент верит в твои способности, однако все меняется, когда пациент – твой друг. Накануне операции Джун подарила мне аудиозаписи любимых арий в собственном исполнении. Вечером я сидел в кабинете с закрытыми глазами и слушал, как она поет.

Утром перед операцией я решил поставить классический рок, который слушал в детстве. Джун приветливо улыбнулась, когда ее вкатили в операционную, а последним, что она услышала, прежде чем уснуть, были звучавшие из динамиков слова «All You Need Is Love»[28]. После того как была введена анестезия, мы переложили Джун с каталки на операционный стол, и я зафиксировал ее голову с помощью острых спиц зажима, чтобы та оставалась неподвижной во время операции. Я чувствовал, как спицы проникают через скальп, впиваясь в кости черепа. Я наклонил голову Джун набок и слегка натянул кожу на шее. Внешний вид для нее очень важен, так что я постарался выстричь как можно меньше волос. Я изучил ангиограмму, на которой было отчетливо видно большое вздутие на артерии, снабжающей значительный участок левой половины мозга. Это и была аневризма, возникшая в месте разветвления средней мозговой артерии. Я сделал надрез на скальпе и раздвинул кожу. Обычно череп служит человеку для защиты, но в данном случае он стоял у меня на пути. С помощью краниотома я вскрыл череп, убрал его кусочек, который положил на стерильное полотенце. Показалась твердая мозговая оболочка – волокнистая соединительная ткань, что покрывает мозг человека. А прямо под ней находилась аневризма, пульсировавшая в такт с сердцем.

Пациенты не поломанные бездушные механизмы, а хирурги не механики.