Читать книгу "Эверест. Кому и за что мстит гора? - Джон Кракауэр"

В течение всего утра 10 мая Холл так и не объявил, когда именно надо будет поворачивать назад. Консервативный Хатчисон предполагал, что мы должны будем развернуться в 13.00. Около 11 часов Холл сказал Хатчисону и Таску, что вершина все еще в трех часах ходу, после чего бросился вперед, чтобы обойти тайваньцев.

– Казалось все менее вероятным, что у нас есть шанс дойти до вершины к часу дня, то есть к назначенному времени возвращения, – говорил Хатчисон.

Последовала короткая дискуссия. Касишке сначала отказывался признать поражение, но Таск и Хатчисон убедительно объяснили ему, что времени на подъем до вершины уже не осталось. В 11:30 трое мужчин развернулись и направились вниз, а Холл послал с ними шерпов Ками и Лхакпу Чхири.

Я уверен, что трем участникам, точно так же как и Фрэнку Фишбеку, который начал спуск несколькими часами ранее, было крайне непросто принять это решение. Альпинизмом занимаются мужчины и женщины, которые привыкли упорно добиваться своих целей. На этой завершающей стадии экспедиции мы все пережили так много страданий и подвергали себя такому риску, что любые слабаки уже давно покинули бы команду и спустились вниз. Для того чтобы оказаться там, где мы оказались, надо было обладать исключительным упорством.

К сожалению, люди, склонные игнорировать личный дискомфорт и сложности, чтобы продолжать двигаться к вершине, часто склонны пренебрегать и надвигающейся опасностью.

ЭТО ПРОТИВОРЕЧИЕ И ПРЕДСТАВЛЯЕТ СОБОЙ ГЛАВНЫЙ ВОПРОС, КОТОРЫЙ ВСТАЕТ В КОНЕЧНОМ СЧЕТЕ ПЕРЕД КАЖДЫМ АЛЬПИНИСТОМ НА ЭВЕРЕСТЕ: ЧТОБЫ ДОБИТЬСЯ УСПЕХА, ТЫ ДОЛЖЕН БЫТЬ ЧРЕЗВЫЧАЙНО ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕННЫМ И МОТИВИРОВАННЫМ, НО ЕСЛИ ТЫ СЛИШКОМ ЦЕЛЕУСТРЕМЛЕН, ТО ТВОИ ШАНСЫ ПОГИБНУТЬ РЕЗКО ВОЗРАСТАЮТ.

Кроме того, выше 7900 метров граница между целеустремленностью и безрассудным стремлением выйти на вершину любой ценой становится очень зыбкой и тонкой. Именно поэтому склоны Эвереста и усеяны промерзшими трупами.

Таск, Хатчисон, Касишке и Фишбек заплатили по 70 000 долларов каждый и в течение нескольких недель пережили много страданий – ради того, чтобы получить возможность выйти на вершину. Каждый из них был амбициозным человеком, не привыкшим сдаваться и отступать. И тем не менее, столкнувшись с необходимостью принять тяжелое решение, они оказались среди тех немногих, кто сделал в тот день правильный выбор.

Чуть выше скалистого уступа, у которого Джон, Стюарт и Лу повернули обратно, провешенные веревки закончились. С этого места маршрут шел круто вверх по спрессованному ветром снежному покрову, который выводил к Южной вершине. Туда я и прибыл в 11 утра, чтобы обнаружить там второй, еще более плотный и долгий затор. Еще чуть выше, на расстоянии брошенного камня, находился вертикальный разлом ступени Хиллари, а сразу за ней – сама вершина.

Онемев от благоговения и усталости, я сделал несколько снимков, потом сел с проводниками Энди Харрисом, Нилом Бейдлманом и Анатолием Букреевым и стал ждать, пока шерпы закрепят веревку вдоль эффектно зависавшего карниза на гребне, ведущего к вершине.

Я обратил внимание, что Букреев, так же как и Лопсанг, не пользовался кислородом. Несмотря на то что русский ранее дважды поднимался на Эверест без кислорода, а Лопсанг трижды, для меня стало неожиданностью, что Фишер позволил им сопровождать клиентов к вершине без кислорода. Мне казалось, это было достаточно опрометчиво. Еще меня удивило, что у Букреева нет рюкзака, – обычно проводник нес рюкзак с веревками, аптечкой, снаряжением для спасательных работ в ледниковых трещинах, дополнительной одеждой и другими предметами, необходимыми для оказания помощи клиентам в случае непредвиденных обстоятельств. Никогда раньше, до Букреева, и ни на одной горе я не видел проводника, который игнорировал бы эти правила.

Оказалось, что Букреев вышел из четвертого лагеря с рюкзаком и кислородным баллоном. Позже он рассказал мне, что хоть и не собирался использовать кислород, но хотел иметь с собой баллон на случай, если «не хватит сил» и ближе к вершине кислород ему понадобится. Однако, дойдя до Балкона, он оставил там свой рюкзак, а баллон с кислородом, маску и регулятор дал нести Бейдлману. Букреев не пользовался дополнительным кислородом и, очевидно, решил избавиться от любого груза, оставив при себе лишь самое необходимое, чтобы максимально облегчить подъем в убийственно разреженном воздухе.

Легкий ветерок, примерно десять метров в секунду, обдувал гребень, унося поземку далеко за стену Канчунг, небо над головой было ярко-голубым. Сидя на солнце на высоте 8748 метров, одетый в толстый пуховый костюм, одурев от кислородного голодания и совершенно потеряв чувство времени, я не отрывал глаз от «крыши мира». Никто из нас не обратил особого внимания на то, что Анг Дордже и другой шерп из команды Холла, Нгаванг Норбу, сидели позади нас, попивали чай из термоса и, казалось, не спешили идти выше. В конце концов, около 11.40 Бейдлман не выдержал и задал вопрос:

– Эй, Анг Дордже, ты не собираешься закреплять веревки?

– Нет, – недвусмысленно и спокойно сказал Анг Дордже. Возможно, он ответил так потому, что ни одного из шерпов Фишера рядом не было, и никто не мог помочь ему сделать эту работу.

Бейдлман начал волноваться по поводу толпы людей, собиравшейся на Южной вершине, и поэтому настоятельно рекомендовал Харрису и Букрееву самим взяться за провешивание веревок. Услышав его слова, я тут же вызвался помочь им. Бейдлман вытащил связку сорокапятиметровой веревки из своего рюкзака, я забрал другую у Анга Дордже, и в полдень вместе с Букреевым и Харрисом мы принялись закреплять веревки на гребне, ведущем к вершине. Но к тому времени мы потеряли еще один час.

Кислород из баллона на вершине Эвереста совсем не помогает чувствовать себя так, словно находишься на уровне моря. При подъеме от Южной вершины с регулятором, настроенным на поставку чуть меньше двух литров кислорода в минуту, я должен был останавливаться после каждого тяжелого шага и три или четыре раза подряд вдыхать полные легкие воздуха. Потом я делал еще один шаг и снова был вынужден останавливаться, чтобы сделать четыре глубоких вдоха. И это была максимальная скорость, с которой я мог продвигаться.

Поскольку кислородная система поставляла бедную смесь сжатого кислорода и окружающего воздуха, то, пользуясь кислородом на высоте 8840 метров, я чувствовал себя приблизительно так, как на высоте 7900 метров без кислорода. Однако баллонный кислород имел другие преимущества, которые не так просто выразить в количественном измерении.

Поднимаясь по кромке хребта, ведущего к вершине, и вдыхая кислород своими измученными легкими, я наслаждался странным и неожиданным чувством полного спокойствия. Мир за пределами моей резиновой маски был изумительно ярким, но не совсем реальным, словно перед стеклами моих защитных очков замедленно прокручивалось кино.

Я ЧУВСТВОВАЛ СЕБЯ СЛОВНО В НАРКОТИЧЕСКОМ ОПЬЯНЕНИИ, БЕЗ КАКОЙ-ЛИБО СВЯЗИ С ОКРУЖАЮЩИМ МИРОМ И СОВЕРШЕННО ИЗОЛИРОВАННЫМ ОТ ВНЕШНИХ РАЗДРАЖИТЕЛЕЙ. Я ДОЛЖЕН БЫЛ СНОВА И СНОВА НАПОМИНАТЬ СЕБЕ, ЧТО ПО ОБЕ СТОРОНЫ ГРЕБНЯ – ДВУХКИЛОМЕТРОВАЯ ПРОПАСТЬ, ЧТО Я ПОСТАВИЛ НА КАРТУ ВСЕ И МОГУ ПОПЛАТИТЬСЯ ЖИЗНЬЮ ЗА ОДИН-ЕДИНСТВЕННЫЙ НЕПРАВИЛЬНЫЙ ШАГ.