Читать книгу "Сальвадор Дали. Божественный и многоликий - Александр Петряков"

Дали был бесконечно счастлив, оказавшись вновь в родном доме. Сальвадор не мог нарадоваться встрече с родными, шутил, смеялся, как в юные годы, увлеченно рассказывал о своей жизни в Америке и проявлял такое сыновнее расположение к отцу, что Ана Мария просто диву давалась.

На снимке, датированном августом 1948 года, мы видим отца и сына. Глядя на изможденного, с потухшим взглядом, старика с остатками седых вокруг темени волос, мы понимаем, что его гложет неизлечимая болезнь и уже мало занимают земные дела. А сын сидит с гордо поднятой головой, его усы стремятся вверх, а в руках он держит американское издание книги «50 секретов магического мастерства». Перед нами сорокачетырехлетний мужчина, полный сил, энергии, уверенный в себе и своем будущем. К этой фотографии так и просится изречение Фрейда: «Герой тот, кто победил своего отца».

Сестра же, Ана Мария, терпеть не могла Галу, и отсвет этой неприязни падал и на Сальвадора. Он относил это к перенесенным ею во время гражданской войны страданиям, пошатнувшим ее психику. И действительно, трудно объяснить, почему она вбила себе в голову, что оказалась в барселонской тюрьме потому, что на нее донесла жена брата. Нелепое, прямо скажем, предположение, — Гала в это время находилась в Америке. Несмотря на неприязнь к золовке, Ана Мария пыталась сдерживаться, она не хотела доставлять отцу лишних неприятностей, считая, что ему и так тяжело находиться, хоть и временно, под одной крышей с нелюбимой невесткой.

Узнав, что сестра пишет семейные мемуары, Сальвадор захотел, разумеется, ознакомиться с рукописью — ведь, как никак, книга называлась «Сальвадор Дали глазами сестры». Об этом он написал из Барселоны отцу, добавив, что Гала тоже хотела бы просмотреть текст — она хорошо разбирается в литературе, да и сама намерена издать свою автобиографию, над которой работала четыре года. Вот тут загадка. Действительно ли Гала написала о себе и своей жизни воспоминания и затем не стала их публиковать по причине своей врожденной скрытности, или вообще никакой книги она не писала, а это просто очередной миф, придуманный Дали?

Но сестра рукописи не показала, а книга все же вышла в конце 1949 года, и разразился семейный скандал. Супруги Дали были в Америке, когда она появилась на книжных прилавках. Брат был взбешен, его гнев наверняка подогревался и Галой, не слишком расположенной к семье своего мужа, претерпевшего вместе с ней достаточно много неприятностей от тирании и жестокости отца. А вот теперь и родная сестрица преподнесла такую горькую пилюлю.

Конечно, книга была далеко не объективной и во многом противоречила «Тайной жизни», и это прежде всего и возмутило художника — перед читателями возникал совершенно иной образ Дали, нежели тот, какой он преподносил в своей книге.

Он написал полные негодования письма кузине Монсеррат и кузену Гонсалю Серракларе с просьбами надавить на сестру, чтобы она опубликовала опровержение, иначе он напишет автобиографическую заметку с настоящей правдой о семье.

Из этого посредничества, видимо, ничего не вышло, потому что обещанная «Автобиографическая заметка» появилась. В ней говорилось, что он был изгнан из семьи в 1930-м году без гроша в кармане и всем своим успехам художник обязан «Божьей помощи, свету Ампурдана и ежедневному героизму великой женщины — моей жены Галы». А когда он прославился, семья из тщеславия приняла его в свое лоно, но сестра не удержалась от соблазна продавать его картины и публиковать лживые мемуары… Отец в этой склоке взял сторону дочери и переписал в очередной раз завещание, по которому единственной наследницей и владелицей дома в Кадакесе объявлялась сестра, к великому огорчению не только Сальвадора, получавшего по завещанию мизерную сумму в шестьдесят тысяч песет, но и Галы, давно положившей глаз на дом в Эс-Льяне.

А их собственный дом в Порт-Льигате в их восьмилетнее отсутствие потихоньку строился под присмотром архитектора Эмилио Пигнау, точнее сказать, рос, по меткому выражению хозяина, как «биологическая структура». Исходной, материнской, что ли, ячейкой, как мы помним, была жалкая лачуга сыновей Лидии, и она стала обрастать пристройками и флигелями.

А нотариусу дону Сальвадору Куси жить оставалось недолго. Уже к лету он слег и навестившему его сыну искренне признался в своем предчувствии: «Мне кажется, это конец, сынок».

Он умер 21 сентября 1950 года от рака простаты. Удивительно, но ни сын, ни дочь на похоронах не были. Племянница покойного Монсеррат, хоронившая дядю на кладбище рядом с Порт-Льигатом, вспоминала, что в тот день была такая страшная трамонтана, что ее дважды сбивало с ног. Сын получил по завещанию вместо обещанных шестидесяти только двадцать две тысячи, а еще десять мог получить по решению суда. Для него это были сущие гроши, поэтому на деньги он махнул рукой, а вот оставшиеся в доме отца картины, книги и рисунки представляли для него не только материальную, но и духовно-ностальгическую ценность. Поэтому он пишет сестре письмо в довольно спокойном тоне с просьбой не продавать без его ведома находящиеся в доме картины, так как они ей не принадлежат, напоминая, что своей собственностью она может считать лишь портрет, где она занята шитьем, действительно подаренный ей художником. Брат просит также признать публично, что уже проданные ею картины ушли из дома по воле отца, чтобы не разжигать публичного скандала; просит также список уже проданных рисунков и картин и адресов тех, кому проданы (вероятно, хочет выкупить их обратно). Просит вернуть книги и журналы, а картины — только те, какие захочет, а остальные пусть продает, но только с его согласия. Если она выполнит эти условия, тогда свою долю наследства он отдаст тетушке, второй жене отца, которая вообще не упомянута в завещании.

В конце концов, с помощью юристов, было достигнуто соглашение, по которому находящиеся в доме отца картины были поделены поровну между братом и сестрой.

Двумя годами позже эти события аукнулись для Дали непредсказуемо тяжкими последствиями. Сестра, правда, была на этот раз ни при чем, она подспудно, так сказать, воздействовала на описываемые неприятности, — нотариус Вальес приехал в Порт-Льигат по делу, связанному то ли с завещанием, то ли с упомянутым соглашением. Дали просто по определению терпеть не мог людей с профессией отца, испытывая подспудно пресловутый эдипов комплекс. А этот нотариус, представляете — нотариус! — явился к тому же в святые для мастера часы работы, поэтому он отказался с ним встретиться. Но юрист настаивал как представитель власти.

Раздраженный Дали разорвал документы и вышвырнул его из дома (это блестяще описано в «Дневнике одного гения»); нотариус затеял тяжбу, а так как он находился при исполнении служебных обязанностей, то это грозило вспыльчивому художнику тюрьмой. Дали нашел спасение у сильных мира сего. Близкий друг генерала Франко, бывший мэр Барселоны Мигеу, благоволивший к художнику, позвонил министру юстиции. Дали взяли на поруки, и ему пришлось написать покаянное письмо в Коллегию нотариусов, на этом все и кончилось.

С тех пор, пишет Дали в «Дневнике одного гения», «со всей этой породой законников и прочих чинуш я буду угодлив, как сверхзвуковой клоп». Сверхзвуковой клоп? Да еще и угодливый? Ей Богу, не могу себе представить.