Читать книгу "ИГ/РА - Диана Килина"

Я устал колоть этот лёд.

Я хотел бы уснуть,

Но нет времени спать.

И опять за окнами ночь,

И опять где–то ждут меня,

И опять я готов идти.

Опять…

Виктор Цой и Кино «Сосны на морском берегу»

Лазарь, 2013

Когда в моём доме впервые появилась женщина, то есть — Ольга, я не чувствовал неловкости. Не чувствовал, что привычный уклад жизни рушится, почва уходит из–под ног, что меня захомутали и теперь я обязан жениться и всё такое. Мне даже было любопытно, к чему это приведёт, и я с интересом наблюдал за дальнейшим развитием событий. Ну, или наших отношений, давайте будем честными.

Сейчас я испытал дикий восторг, когда она по–хозяйски распахнула дверь дома (моего дома), шагнула внутрь, и направилась к кухне, сбрасывая на ходу свои туфли. Я, почти привычным жестом, поднял их и отшвырнул в прихожую.

То ли недолгая разлука так на меня повлияла, то ли магнитные бури, но я не мог оторвать от неё взгляда, как только она переступила порог моего кабинета. Собранная, сдержанная, с лёгкой улыбкой на аппетитных губах и кокетливым глубоким разрезом на юбке, отчего при ходьбе её бедро обнажалось. Я триста раз проклял всё на свете, что ехал в машине перед ней, а не рядом с ней. Хотя, с другой стороны — хорошо, что я не видел этой светлой кожи на её ножке, мог бы не сдержаться. Я, конечно, не насильник, но от флюидов, которые испускает эта женщина, башню срывает капитально.

Она включила кофеварку, заправив её не менее хозяйственным жестом, и улыбка на моём лице достигла критических размеров. Пока она носилась по кухне, изучала содержимое холодильника и вытаскивала из него какие–то продукты, я просто наблюдал. Наблюдал за тем, как плотно обтягивает ткань юбки её задницу; наблюдал за тем, как вырез белоснежной шёлковой блузки чуть расходится, когда она двигается, и, конечно, наблюдал за этим разрезом на бедре, будь он неладен.

— Проголодалась? — произнёс я, подпирая щёку рукой.

— Есть немного, — промычала Оля, намазывая сливочное масло на хлеб.

Следом за маслом последовал толстый, нет — толстенный, слой печёночного паштета. О вежливости Сладкая, по всей видимости, забыла, потому что есть начала жадно, перепачкав пальцы в вязкой субстанции коричневого цвета.

— Охренеть, как вкусно, — промычала она с набитым ртом, — Я обожаю российский паштет.

От грубого словца, которое вылетело из её уст, я слегка опешил, а потом засмеялся. Она дожевала свой бутерброд, проглотив последний кусок как питон, и принялась ковыряться в коробке пальцем, соблазнительно его облизывая.

Я мысленно простонал, а потом не выдержал:

— Сладкая, не делай так, пожалуйста, — проскулил я, закрывая глаза рукой.

Она тихо ойкнула и затихла. Я посмотрел на неё сквозь пальцы и снова засмеялся, увидев выражение её лица — выражение нашкодившего ребёнка, которого застукали за чем–то нехорошим.

— Откуда у тебя привычка есть руками? — спросил я серьёзно, когда она принялась отмывать свои пальцы от паштета и масла.

Оля ненадолго застыла, а потом повернула голову и тихо сказала:

— Родители. Меня редко кормили дома, — выключив кран и вытерев руки полотенцем, она подошла к кофеварке и налила кофе в приготовленные для этого заранее кружки, — Когда доставалась какая–то еда, я была так голодна, что ела руками.

Я принялся изучать её лицо, когда она села на высокий табурет рядом со мной. Её глаза заволокло грустной дымкой, и она одарила меня вымученной улыбкой.

— Ратмир этого терпеть не мог, — тихо сказала она, потупив взгляд, — Постоянно переучивал, но привычка — вторая натура, кажется, так говорят.

Кивнув, я потянулся к своей кружке и отпил щедрый глоток. Положив локти на стол, я постучал кончиками пальцев по столешнице.

— Какие у тебя дела в Питере?

Сладкая судорожно вздохнула, и отвернулась к окну, обхватив свою кружку тонкими пальчиками.

— Людмила Соколова, — коротко сказала она, и я нахмурился, — Жена Михаила. Я общаюсь с ней.

— Чувствуешь вину?

— Немного.

— Почему немного?

Оля пожала плечами, а потом снова заговорила:

— Соколов был не плохим человеком, если конечно об окружении Ратмира можно такое сказать, — коротко усмехнувшись, она медленно отпила свой кофе, — Он помог мне, хотя мог этого не делать. Я могу курить в доме? — спросила она, переводя тему.

— Можешь, — я допил свой кофе и встал, чтобы убрать посуду, — Я заберу твою сумку из машины и отнесу её наверх. Как твоё плечо?

— Нормально. Я уберу здесь, — Оля медленно моргнула, проследив за моими телодвижениями.

— Договорились.

Взяв ключи от её машины с кухонного островка, я вышел из кухни, а затем и из дома. На улице было прохладно, и тёмные тучи подсказали мне, что лето в Питере закончилось. Пока я шёл к машине и обратно, начало мелко накрапывать.

Из кухни доносился приглушённый голос Ольги. Вспомнив разговор с загадочным «другом» Артёмом, я навострил уши и прислушался, застыв перед лестницей.

— Я не уверена, что успею. Послушай, я всё сделала, — она замолчала, — Ляль, не кипятись, он признается. Какой психолог? — пауза, — А, ты об этом. У него есть видео, — опять молчание и судорожный вздох, а потом тихие шаги по полу, — Да, этот подонок снимал детей на видео. Да, я уверена. Найдите их, — шаги продолжались: туда–сюда, туда–сюда, — Так сделай что–нибудь и раздобудь ордер на обыск! — Сладкая перешла на крик, а потом снова притихла, — Ляль, послушай меня — я могу не вернуться, — вот тут мой рот удивлённо приоткрылся.

Что значит: «Я могу не вернуться»?

Разговор тем временем продолжался:

— Найдите видео. Покажите их любому детскому психологу, и он подтвердит, что детей принуждали, — снова вздох, — Да. Действуй. Пока.

В кухне что–то с грохотом разбилось, а потом послышалось смачное ругательство. Я моргнул и медленно поставил сумку на первую ступеньку лестницы, а затем сделал несколько шагов и появился в арке.

Оля стояла, опираясь руками о столешницу, и раскачивалась вверх–вниз на носках. От этих движений её голова тихо билась об угол верхнего шкафчика кухонного гарнитура.

— Сладкая? — осторожно произнёс я, не решаясь подойти ближе, — Всё в порядке?

Она медленно выпрямилась и повернулась. Кивнув, она обхватила себя руками и откинула голову назад, снова ударившись о шкаф.

— Работа. Тяжёлый случай.

— Ты ведь работаешь с детьми, да? — я всё–таки шагнул на кухню и обошёл остров, чтобы встать перед ней.

Прикрыв глаза, она снова кивнула.

— Насилие?