Читать книгу "Следователь по особо важным делам - Анатолий Безуглов"

По моей просьбе товарищи из Одесской прокуратуры проверили этот факт.

Действительно, Валерий находился на лечении с диагнозом: «Нервное истощение на почве психической травмы».

Тем временем я ознакомился с деятельностью Ани Залесской в группе народного контроля, кругом её обязанностей и людей, которые по тем или иным причинам могли иметь на неё какие-то обиды. Мы пришли с Ищенко к заключению, что убийство на этой почве произойти не могло.

Более того, Мурзин по моей просьбе произвёл тщательную ревизию тех участков своего хозяйства, в проверке которых была занята Залесская.

Кроме мелких неполадок и упущений, которые происходили из-за вечной спешки или неграмотности работников, ничего обнаружено не было. В общем, я не мог ни к чему прицепиться. Сама Рыбкина, хоть баба и бойкая на язык, по всем сведениям, никакого причастия к трагическому событию не имела, а муж её действительно был тихий, честный и скромный человек. И алиби супругов было очень надёжным.

Итак, оставались две версии: незавершённое двойное самоубийство и убийство умышленное.

Кто мог быть близок с Аней? Прежде всего подозрение падало на Ильина. Много дорожек вело к этому выводу.

Его любовь к Залесской, поведение во время учёбы в институте, затем — когда он приехал защищать кандидатскую диссертацию в Вышегодск. И очень меня смущала встреча с Залесской в кафе Североозерска.

Может быть, разочаровавшись в муже, Аня решила всетаки посвятить свою жизнь Ильину? Но слишком крепки были узы, связывающие с Валерием: Серёжка, любовь Залесского, боязнь обидеть, возможно, морально убить его своим уходом… И единственный выход видится Ане и Николаю в том, чтобы обоим-ей и Ильину-уйти из жизни.

Убив Аню, Николай не нашёл в себе сил покончить с собой.

А открыть правду боится, потому что следователю поверить в ifee трудно. Одно дело убить по согласию, другоеубить коварно, в корыстных целях.

Если эта фантастическая версия верна — а правда порой бывает такой невероятной, что трудно себе и представить-и Ильин до сих пор не открыл свою тайну никому, то добиться признания от него будет трудно. Во всяком случае, без серьёзных доказательств это пока не представляется возможным. Уж больно скрытен и упорен Ильин в своих устремлениях.

Никаких серьёзных улик я против него не имел. Начинать же разговор в лоб, зная его натуру, означало впустую тратить время.

Не знаю, подвержен ли Ильин депрессиям, но Аня Залесская, судя по показаниям её мужа, уже однажды в своей жизни помышляла о самоубийстве. Когда потеряла отца.

Может быть, в её последних письмах, которые она писала крёстной или подругам (если у неё имелись таковые), найдётся какая-нибудь мысль, деталь, фраза, характеризующая смятенное состояние? Я попросил Серафиму Карповну поработать в этом направлении.

И хотелось бы мне получше разузнать, как близко общался с умершей Коломойцев. Слухи, ходившие в селе, что он рисовал Аню обнажённой, передала мне и старший лейтенант Ищенко. Известны же случаи, когда секретарши влюбляются в своих начальников (и наоборот), а натурщица становится супругой художника…

Но прежде чем я снова вызвал его на допрос, узнал интересную новость. Откопала её Серафима Карловна. Оказывается, Коломойцев вовсе не самоучка. Он обучался в художественном училище, однако не закончил его. Был отчислен за систематические прогулы (так руководство училища назвало его пьянки) и в итоге-за неуспеваемость.

В совхозе он получил прозвище Бородавка. Я размышлял над этим. Почему? Казалось, оно могло возникнуть, будь у него на лице, шее, руке бородавка или родинка. Но ничего такого у Коломойцева не было. Значит, прозвали его так по другой причине. Скорее всего, не любили.

Мне говорили, что трудится он обычно не в охотку, норовит избежать всяких переработок, хотя за них платят хорошо. А как перевели в слесари, когда он лишился водительских прав, тут уж и вовсе обленился. Получает совершеннейшие гроши (с выработки), а все равно откуда-то берутся деньги на постоянные выпивки. Тоже подозрительно.

Одним словом, когда он опять появился на допросе с неизменной трубкой, холёными бачками, в начищенных сапогах, то ореол некоторой романтической загадочности, привлёкшей моё внимание в первый раз, совсем развеялся.

— Станислав, вы писали портрет Залесской? — спросил я у него напрямик.

— Писал, — ответил он, солидно попыхивая погасшей трубкой.

— На память или с натуры?

— С натуры. Но я его не закончил.

— Почему?

— Не то, что хотелось. Он был задуман как портрет русской мадонны. И виделся мне при зимнем освещении.

Представляете, молодая женщина с истинно славянским лицом, с младенцем на руках на фоне окна. Большого, без занавесок. А сзади — уходящая далеко снежная степь, с синими полутенями, вдали одинокое дерево… Ну разве летом напишешь такое? Хотел писать заново зимой… — Он вздохнул. — Не судьба, значит…

— У вас не сохранился портрет?

— Незаконченный?

— Да.

— Сохранился.

— Вы не можете показать?

Коломойцев склонил набок голову и на мгновение задумался. —

— Вообще-то, у нас, художников, не принято раскрывать кухню… Но если вы настаиваете…

— Хотелось бы взглянуть.

— Что ж, если вы располагаете временем, я схожу принесу, — милостиво улыбнулся он.

Сбегал домой он довольно бистро. И когда принёс и положил на стол завёрнутый в газету подрамник, мне показалось, что от Станислава слегка попахивает спиртным.

Неужели успел где-нибудь приложиться? Наверное, показалось… На вопросы отвечал Коломойцев твёрдо.

— Вы поверните к окну, лучше будет видно, — подсказал он, когда я стал рассматривать незаконченную картину.

Коломойцев успел довольно детально выписать лицо.

Обнажённая длинная шея, плечи и грудь были только набросаны карандашом.

— Это вы домыслили? — спросил я, показывая на контуры торса.

— Зачем, — сказал он серьёзно. — С натуры…

— Выходит, Залесская позировала обнажённой?

— До пояса, — кивнул он.

— Как же она согласилась?

Коломойцев пососал мундштук трубки:

— Сначала стеснялась, не хотела. Тут как раз фильм показывали «А зори здесь тихие». Видели?

— Нет.

— Там есть сцена, когда девушки в бане купаются. Валерии её убедил. Ведь мы, художники, видим прежде всего красоту. И только её. А не грубую натуру…

— Выходит, Залесский знал о том, что Аня вам позирует?

— Разумеется. Замысел картины мы обсуждали с ним вместе. Вспомните, мадонны всех итальянцев, Боттичелли, Рафаэля, Да Винчи, — это, сразу видно, южные женщины.