Читать книгу "Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера - Алексей Шерстобитов"

Возьмите хотя бы уголовно-исполнительный кодекс. Он как был околосталинского образца, так и остался. В нём до сих пор учитывается уровень технологий и обеспеченность тех времён. И не дай Бог вам граждане… И не зарекайтесь. Чести ради, надо сказать, что я собственными глазами видел попытки изменений на местах со стороны выбивающейся из сил администрации колоний, стоящей между необходимостью держать арестантов на «коротком поводке», следить за безопасностью, порядком, чистотой, гигиеной, в соответствиями с законом — с одной стороны, а с другой — пытающейся угодить бесконечному множеству проверок, посылаемых из столицы и всевозможных управлений, результатом которых является кипа депеш, противоречащих друг другу и, прошу вас заметить, установление компромисса между людьми. Ведь и представители администрации и заключённые, прежде всего — люди, и оттого, насколько они найдут друг с другом общий язык на основании закона, зависит общая атмосфера лагеря, где живут и даже, как принято в шутку говорить, «сидят», и те и другие, не допуская до волнений — с одной стороны, и репрессий — с другой. Почему они могут возникнуть? Ответ прост — потому что, создавая законы, законодатель часто не задумывается, каким образом обеспечить их выполнение, а отсюда — государство не может обеспечить осуждённого и отбывающего наказание всем тем, что само же лимитирует и что, зачастую, жизненно необходимо. И здесь возможен только компромисс, против которого обычно жёстко настроены приезжающие проверяющие, часто не вникая в суть дела и неглубоко изучая имеющийся опыт.

Что характерно, уже сами они, попадая иногда в эти места в виде заключённых, не перестают удивляться создавшейся ситуации, но менять что-либо уже поздно и не в их власти.

В большинстве своём граждане Российской Федерации к бывшим узникам относятся неплохо, хоть и с опаской — любят у нас на Руси страдальцев.

Скажем, проведите референдум по всей Российской Федерации с одним единственным вопросом: «Где место господину Чубайсу?». Впрочем, можно добавить ещё один: «А кому ещё там место?». И вы увидите, что добрая половина правительства, милиции и всяких прочих дум и чиновничьего аппарата должна бы, по мнению народа, находиться в краях «не столь отдаленных». А если останется там еще место для представителей криминала в том понятии, к которому мы привыкли, то в последнюю очередь и совсем немного — не любят у нас двуликих, а к пойманным и наказанным и при царе-батюшке относились с милостью и сочувствием, считая их страдальцами.

К чему это я?!

* * *

Продолжительность жизни на острие ножа в долгом одиночестве, меняет привычки и рассуждения, и начинаются они от… Но, что характерно, обязательно возвращаются в исходную точку не с наименьшим, а с большим потенциалом, чем прежде.

…Временное отсутствие машины дало передышку, и в тот напряженный год, когда многое происходило через неделю-две или месяц, наконец-то позволило вздохнуть. Как расходовать это время, кроме возмещения потерянного на Ленинском проспекте? Только встречей с людьми, занимающими думы и сердце. Они были моими слабыми местами, на которые я не имел права, но без них бы давно спятил! Истрепавшиеся в беспросветном марафоне нервы криком кричали от одного взгляда на стопку газет, переданную Григорием — он дарил мне все заметки о покушениях с подчёркнутыми строчками, всякими значками и рисунками, разумеется, после уничтоженными. В тот день, второй после «скачек» от милиции, сидя в ожидании часа свидания с лучиком надежды, под светом торшера в комнате с окнами, плотно закрытыми тяжелыми шторами, я перебирал коробки с записями, выискивая лишние и ненужные, из которых и выбрал пару десятков разных вырезок. Они неровной стопкой лежали на краю кровати, вызывающие раздражение эпизодическими кусками фото и кричащих заголовков. Чем дольше я смотрел, тем обречённей чувствовал себя: никакого просвета, никакого выхода — всё это сделал я! На некоторых из листков бумаги печатный текст говорил об одном и том же, смакуя каждую подробность, гипертрофируя и перевирая одна другую: то врали про сломанный приклад (а он просто не помещался в синтезатор и, отпилив, буквально в ночь перед «тем как», поменял его на пластиковый телескопический от какого-то страйкбольного аппарата, возможно, МГМ М-16), то про задержание на месте преступления, то про выстрел от РПГ, который пробил лобовое и заднее стекла автомобиля и сдетонировал о воздух, то якобы обнаружили труп «исполнителя». Почти всегда путалось оружие, но зато всегда говорили о высоком профессионализме, в попытках впечатлить и так перепуганного обывателя, исключая совсем бытовые случаи.

Эти свинцовые буквы давили и выжимали ком в горле, и не было большой разницы, о чём и как писали — если бы не я, их вообще бы не было! И дорого бы заплатил за это «не было», но… Но совершенно четко понимал, что буду только увеличивать размеры этой стопки. Все, что я пока смог — это «убирать» по одному. Что толку обвинять себя или кого-то или что-то, когда и так всё понятно.

Остекленевший взгляд начал проясняться от фото раскуроченного «мерседеса» — явно не моей работы. Прочитал о Березовском. Вспомнил, как недавно, некоторое время назад, сам «Культик» возил и показывал пару «точек» — не очень удобных, но времени искать новые не было, и я готовил, что мог, выбирая, взвешивая и сожалея о своей привычке лишнего не спрашивать. А информации явно было мало — всё, что сказано о человеке, укладывалось в пару строчек, неприятных на слух. Ни фамилии, ни фото пока. За день до случившегося в засаде, Гриша показал фотографию, именно эту заметку с назиданием отнестись серьезно: «Сам «Иваныч» очень просил!». Но сработал я только через месяц или чуть больше. «Сработал» — именно так, оставалось лишь нажать на спусковой крючок.

Вообще-то, нужно отметить очень важную часть интуиции, назовём её чутьём или, как в некоторых кругах принято называть, где понимают о чём говорят и ценят это — чуйка. Это ни в коем случае не предупреждение о грядущем, или впечатление о неправильно сделанном, но сиюминутная подсказка о времени, которое пришло и о том, что им нужно пользоваться именно сейчас. В моём опыте это так же выражалось в опознании человека, по которому я в данный момент «работал».

Представьте себе фото, словесное описание, или указание на персону издалека, а то и в близи, когда пристально смотреть на неё невозможно. Проходит время, и чтобы провести этого человека от дома до мест, где он бывает, приходится, причём, опять-таки, издалека, при не таких уж ясных характеристиках, высматривать и сравнивать каждого вышедшего или зашедшего в подъезд. А если это правительственное учреждение?! Можно ориентироваться и на автомобиль, но очень часто интересующие меня люди сами не управляли «железным конём». Быть же уверенным на 100 % в том, что сел именно необходимый человек а, скажем, не один водитель или кто-то, кто получил разрешение воспользоваться этим транспортом. Ты срываешься привязчивым, но не мелькающим хвостом и, бывало, констатируешь что тот, кто тебе нужен, остался там, откуда ты только что уехал. Всё очень непросто в суете, усталости, чрезмерной концентрации и множестве других факторов, от плохой видимости до случайной отвлечённости.

Березовского ранее я не видел, а фото в газете, переданное мне Гусятинским, ни о чём особенно не говорило. Единственное, что меня интересовало, разумеется, кроме установочных данных, это уровень профессиональности его охраны. Кое-что узнав из разных источников и обобщив, пришёл к выводу, что «светиться» не стоит. Выбрал один из известных офисов и, находясь в отдалении, довольно долго наблюдал, как происходит подъезд и отъезд разных лиц. А их действительно оказалось много, все они были разного статуса, без исключения отдавая дань времени, пользовались услугами охраны. В результате я определил несколько точек возможного ведения огня, но все они были однотипны и пригодны лишь для работы из машины.