Читать книгу "Личный враг императора - Владимир Свержин"

Судя по активной жестикуляции корсиканца, в этот момент он говорил эти или же очень похожие слова. Во всяком случае, бравый генерал Жюно, прошедший с Бонапартом с момента его первого успеха и до сегодняшнего дня, вытянулся, как поротый, и бросился выполнять приказ.

– Вот теперь наступает и наш черед.

– Будем атаковать? – Чуев положил руку на эфес сабли.

– Господь с тобой! Вот же тебе неймется! Зачем? Дай людям спокойно выгрузить сокровища. А чтоб они не заблудились, я им проводников дам.

– А как выгрузят, так мы им…

– Алексей Платонович, экий ты, право, кровожадный. Не учите меня плохому, господин подполковник. Если тебя и впрямь так интересует участь этих вояк, до начала декабря из них доживет не больше трети, часть из которых будет уже в плену. Так что пусть выгружают в свое и наше удовольствие, а ты распорядись-ка, друг мой, чтоб подогнали сани.

– Признаться, я тебя не узнаю, Сергей Петрович, – со вздохом покачал головой Чуев. – Прежде ты сам норовил всякого встречного-поперечного француза жизни лишить, а теперь меня вот стыдишь.

– Сравнил! Раньше они наступали и были реальной боевой силой. Всякий мертвый солдат, а тем паче офицер Великой армии, был палкой в колесе победной колесницы императора французов. А нынче каждый голодный рот, каждый раненый, каждый обмороженный полуживой солдат, желает ли он того или нет, воюет против Наполеона. Один только вид бедствий вчерашних героев заставляет сторонников императора держаться от него подальше, как от зачумленного. А кроме того, – я усмехнулся, – до поры до времени Сергей Трубецкой мертв и повешен у дороги в назидание всем прочим разбойникам.

– И долго ли до той поры и времени осталось?

– Недолго, Алексей Платонович, совсем недолго. Всего-то несколько дней.

– Что ж, давай поторопись, а то вон гость-то наш давешний, тебя не дождавшись, совсем осерчал. Сказал, что, если 30-го ты в Ставке не объявишься, лично уговорит Кутузова подписать распоряжение о твоем аресте.

– Ишь ты, прямо-таки об аресте.

– А что ж ты думаешь, в Ставке тебя целовать в десны будут? Подвиги твои, что и говорить, там хорошо известны, но своевольство никто терпеть не намерен. Такого отродясь не бывало, чтоб штабс-капитаны генералами, точно пешками, крутили. Я тебе тогда дорогу к Вопи для Богарне расчищал, от казачьих начальников много нелестного о тебе услышал, сам генерал Платов за этакие твои фокусы хотел морду тебе в бифштекс раскровянить. Уж извини, Сергей Петрович, по старой дружбе говорю как есть.

– Ну что ж, – отмахнулся я. – Казаки – они люди такие, ухарства много, разумения – так-сяк. А потому вчера хотел кровь мне пустить, завтра – обниматься полезет. Нам до этого дела нет. Нам нужно действовать здесь и сейчас.

Легко сказать, действовать здесь и сейчас. Фраза чеканная и звучит впечатляюще. Но вот в чем беда: каждое действие влечет за собой очередной куст возможностей. Если речь идет о странах и народах, то разнонаправленные вектора движения как-то сами собой нивелируются. Но если речь идет об отдельной личности, тут все куда сложнее. А именно об этом речь и идет. О моей, черт возьми, личности и моих действиях!

Когда Старцы задумывали всю эту хитрую комбинацию с переселением душ, они, вероятно, полагали, что существует некая, пусть и извилистая, тропинка, по которой, имея компас и карту, следует пройти, поразить верным мечом-кладенцом одного-двух чудовищ, разогнать вражью орду, раздобыть молодильные яблоки или, там, золотое руно, в целом неважно, и, как водится, стали они жить-поживать и жевать ни в чем не повинного добрана. Это мне в детстве так слышалось. Что такое наживать добра, я в ту пору еще не знал, а вот с жеванием все было хорошо.

Сейчас, глядя, как, ругаясь себе под нос, возятся с сокровищами саперы корпуса Жюно, я думал о том, сколько добра нажил я за эти несколько месяцев. Граф Монте-Кристо рядом со мной, пожалуй, мог бы считаться бедным студентом. И все это для достижения великой цели, с которой в привычной для меня и Старцев истории Россия сама не справилась. Правда, в своих изысканиях ареопаг посвященных счел оптимальной болевой точкой восстание декабристов, но до восстания еще чертова дюжина лет. Попросту нарабатывать себе известность не получится, даже если я того очень захочу. Слава без действий не приходит, а действия, особенно целенаправленные действия, меняют картину мира порою самым причудливым образом. Вот, к примеру, та же Александра. Ее появление в моей жизни серьезнейшим образом сдвинуло приоритеты. Теперь моя война – это не только война князя Трубецкого против Наполеона, но и моя собственная, куда более сложная. И в этой войне как-то так получается, что и Старцы мне не указ.

Так что будет ли оно, это самое, с позволения сказать, восстание, не факт, совсем не факт. Уж я-то наверняка постараюсь, чтобы его не было. Чтобы души прекрасные порывы действительно были посвящены Отчизне. А пока что, пока что следовало думать, как действовать, не навлекая на свою голову ненужные грозы.

Как ни крути, Чуев был прав. Шатаясь по лесам и кусая французов за всяческие болезненные места, можно не слишком заботиться о сильных мира сего. Но война заканчивается, во всяком случае, война на территории России. Отставку, похоже, мне не желают давать уже просто из чувства внутреннего протеста. И, вероятно, идея вернуть меня в строй, по сути, совершенно бессмысленная, для неведомых мне недругов в Ставке теперь стала воистину наваждением. Интересно, это я уже здесь завистников наработал или до меня почтеннейший мой предок расстарался? Вот, поди ж ты, угадай. А то ведь, как может статься, приеду я, скажем, после войны в столицу, а у меня там, скажем, еще незакрытые дуэли. Мне стреляться, а я и не в курсе. Хотя, впрочем, до стреляться еще дожить надо. А это дело такое. Пуля – она дура, о моей великой миссии ничего не знает и знать не желает.

– Уходят, – тихо проговорил Чуев. – Саперы хорошо потрудились, выполняя приказ.

Конечно, можно было считать, что им повезло, в лесу имелись глубокие ямы, откуда прежде местные жители брали глину. Однако, если вдуматься, это везение имело вполне разумное объяснение. Едва свернув с дороги, саперы наткнулись на группу гревшихся у костра солдат. На тех были мундиры разных полков, но все же выглядели они довольно бодро, и на вертеле над костром жарились две куропатки. Не много на этакое количество ртов, по меркам французских ресторанов, однако же, как ни крути, добрая еда! Они-то и указали саперам на обнаруженные в нескольких сотнях метров от костра ямищах.

Возиться пришлось долго. Возы были загружены сокровищами доверху, а поскольку проезжей дороги к залежам глины местные крестьяне так и не удосужились проложить, то драгоценную поклажу довелось таскать на горбу. Все это время я с легкой завистью смотрел на своих парней, подрядившихся оказать помощь французским камрадам. Кожаные пологи фургонов были положены на дно, сокровища вывалены туда безо всякого разбора. Затем яму забросали мерзлыми комьями земли, поверх навалили разрубленные обломки возов и подожгли, желая скрыть тайник. Теперь же, когда работа была закончена, саперы отправились догонять свою часть, оставив нам заниматься черным копательством. Станешь тут черным при этаком количестве золы и копоти. Но, как говорится, «без труда не вытащишь и рыбку из пруда».