Читать книгу "Сибирский кавалер - Борис Климычев"

О Пресвятая Мадонна! Мы не сможем показать вашим славным горожанам наше действо, не сможем заработать на дальнейшую дорогу. Помогите нам, ради всего святого, господин комендант! Помогите, и мы разыграем для томичей лучшие спектакли Европы, приютите моих актеров хотя бы в каком-нибудь шалаше на первое время.

— В шалаше у нас, милейший, не проживешь! Но призову сейчас сильнейших людей города, и мы подумаем, что же нам делать с вашими актерами? Сейчас работы в поле и на реках заканчиваются. И, думаю, томичи будут рады увидеть светские представления. Это отвлечет их от пьянства и прочего блуда. Пусть обогреют их лучи просвещения.

А в мозгу коменданта как заноза засела мысль об огнеголовых. И черт бы их взял! Или они сами и есть черти?

24. РОЛАНД ТРУБИТ В СВОЙ РОГ

Сыщики Адам Кучевский и Зиновий Иванов-третий проходили по базару, и цепкие их глаза замечали каждую мелочь. Иванов-третий, заметив необычную пестроту на стенах магазинов-лабазов купца Пырсикова, по-собачьи наморщил нос:

— Стой Адам! Тут что-то у Пырсикова интересное!

На стене лабаза сыщики увидели изображение старинного замка под луной! Фанера была прочно приклеена к стене лабаза рыбьим клеем-карлуком. Не оторвать!

Побегав по базару, сыщики вскоре обнаружили, что на старом гостином дворе декорации продавали как картины. Андриан Григорьевич Пырсиков даже приказал наклеить холсты с амурами на потолок своей конторы. Оторвать невозможно.

Андриан Григорьевич Пырсиков не мог пояснить, у кого именно были закуплены эти раскрашенные фанерины и холстины. Вроде бы цыгане какие-то заречные оптом все это продали, а может, бухарцы. Разве всех упомнишь, кто тут на базаре толчется? Понравилось, вот и купил. Красоты-то хочется! Конфисковать? Ну берите, отрывайте! Только порвете всё, и всю красоту испортите.

Сыщики купили у пирожниц десяток пирожков, жуя на бегу, помчались дальше. Кто-то из местных жителей видел две черные кареты. Они промчались мимо монастыря по Заливной улице, взлетели на ближний загородный холм и затерялись среди осин и берез. Сыщики не раз выезжали в эти осинники и березняки. Следили. Холм разрезали три больших ручья, падавших с высоких глиняных уступов в Ушайку. Шум водопада, радуга полевых цветов, и — ни души. Никаких следов кострищ или жилья. Ни дороги, ни хорошо набитой тропы. Только земляночка, в которой они обнаружили горбатенького старика пасечника, лысина которого была окружена венчиком седых волос. Он был похож на святого с нимбом вокруг головы.

— Видел ли ты, старый хрен, две черные кареты? — грозно спросил Зиновий Иванов-третий. — Кто тут на тройках проезжал, какие дьяволы? Ответствуй живо!

— Только белые ангелы в белых каретах! — отвечал старичок, сияя голубыми глазами.

Иванов-третий пообещал упрятать старика в ямшоную яму, закричав:

— У тебя, подлеца, поди и пашпорта нет! Чем личность свою удостоверишь?

— Вот они и удостоверят! — сказал старичок и подвел сыщиков к крохотной часовенке, которую было невозможно сразу разглядеть за кустом черемухи. Часовенка была сложена старичком из камня, который был собран по берегам ручьев. Перед иконой Зосимы и Савватия Соловецких, святых покровителей пчеловодства, теплилась лампадка…

Тем временем, по распоряжению Девильнева, итальянцу Карло Гамбуцци был передан на берегу Томи длинный приземистый сарай, где раньше хранился чай. Итальянец нанял рабочих, которые починили потолок и стены, исправили печи. Соединили вместе военный и пожарный оркестры, и Гамбуцци стоял за пультом с узорной тросточкой, репетируя музыку к «Роланду»:

— Престо! Престо! Темпо! Форте! Пиано! Дьяблло! Пианиссимо!

В качестве статистов для первого спектакля набрали рослых казаков и солдат, нарядили их в фанерные, окрашенные серебристой краской латы.

Капитан Андрей Андреевич Балабошин, герой Кавказа, двухметровый мужик, стало быть, ему и Роландом быть. Уж так старались Карло Гамбуцци с женой, давая Балабошину уроки актерского мастерства! Могуч, велик и грозен он в своих бутафорских доспехах, но слова запоминать — не горазд.

И вот в главнейших местах города Томска на щитах художники начертали:

«Единственная в мире! Миланская академия музыкальных искусств! Опера Антонио Вивальди и поэта Ариосто. «Неистовый Роланд». В двух картинах. Только два вечера. Только для особливой публики!»

Над свинцовой Томью уже порхали миллионы белых мух. Река текла как бы недвижно и беззвучно. Так бывает перед ледоставом. Воздух был промозглый. Деревья без листвы торчали голые, как скелеты. И по-осеннему черный вечер в закоулках Томска навевал тоску.

Тем призывнее сияли плошки возле бывшего старого сарая, тем заманчивее казались звуки настраиваемых труб, флейт и скрипок. Опера! Слово-то какое! Опера, здесь, в Сибири? В тайге? Да вы что? А что это такое?

Некоторые и знали, да забыли, а иные и не знали никогда. А мужчин в городе в пять раз больше, чем женщин. Казаки, солдаты, офицеры, чиновники, холостежь сплошная. Как убить вечера, долгие, промозглые, тоскливые? А тут — опера!

В сарае раскалились докрасна две железные печи. Тепло. Сиденья первых рядов покрыты оленьими шкурами для тепла и удобства. И на этих сиденьях восседают, конечно, комендант Девильнев, его всегдашний спутник на гуляньях отставной каптенармус лейб-гвардии Севского полка Григорий Ефимович Якимовша, инженер-капитан Сергей Плаутин, прапорщик-архитектор Петр Григорьев. Люди-то всё какие! Можно сказать, столпы вселенной! Во втором ряду расположились городской голова Афанасий Иванович Данилевский, купцы Иван Васильевич Губинский, Андриан Григорьевич Пырсиков и Михаил Алексеевич Мыльников, Петр Федорович Шумилов. Сидела и вдовая купчиха Рукавишникова. Черная шаль на её голове, вроде как в трауре не только по мужу, но и по исчезнувшей дочери. А вот надо ей идти в греховный дом грез.

Впрочем, если бы кто упрекнуть вздумал, то и ответить бы что нашлось. До Томска из столицы журналы доходят. И пишут в журналах тех, что сама матушка государыня императрица Екатерина Вторая такого дела не гнушается, бывает в теятрах, да еще и сама пиесы для них сочиняет. В тиятры ходит и княгиня Екатерина Романовна Дашкова. Так почему же и купчихе не последовать их примеру? Правда, духовных лиц в зале не было видно. И то правильно. Тут — светское, а там — божье. Пословица ведь правильно говорит: не стоит смешивать божий дар с яичницей.

В задних рядах сидел народ попроще. Среди ремесленников, крестьян уселись и Горемир с Еремеем и Мартыном Белым. А чтобы их сыщики не выследили, обрядились они в разные парики. Горемир к тому же один глаз черной тряпицей закрыл, Еремей щеку платком подвязал, будто зубы болят.

И грянула музыка! И запел солист. Нерусский негоциант в высокой чалме Калина Ярмонович Касимов ухватился за голову и запричитал:

— Вай-вай-вай! — как воет! Как шакал в степи! Вай-вай!

Купца Касимова в шутку нарекли Калиной, ибо любил он эту ягоду пареную есть. Да так за Калиной это имя осталось всерьез, так и в документах писался. А в оперу пришел, потому что другие купцы пришли. Впервые попал на такое музыкальное чудодействие. Изумлен был силой звука, грохотом барабанов, голосами певцов.