Читать книгу "Что там – за словом? Вопросы интерфейсной теории значения слова - Александра Залевская"

Включение во внутренний контекст характеризуется многоступенчатостью актуализуемых связей, различиями в степени имплицируемости одного слова другим, см. рис. 4.1, в своё время построенный мною по результатам сопоставления ассоциативных полей коррелятов слова НОЖНИЦЫ в сопоставляемых языках.

На представленной схеме наиболее частотный для носителей всех рассматриваемых языков ассоциат резать имеет наиболее общее значение по сравнению с глаголами стричь, кроить, разрезать, подрезать – он имеет самую высокую степень имплицированности, выступает наиболее частотным конкретизатором в процессе идентификации «для себя» слова НОЖНИЦЫ и в то же время опосредует появление конкретизаторов следующей ступени – глаголов, связанных с возможными путями реализации действия с помощью ножниц. Импликантами очередной ступени могут быть именования объектов разрезания (бумага, железо), кроя (ткань, платье), стрижки (волосы, шерсть), подрезания (дерево, куст) и т.п. Параллельно с этим или в продолжение имплицируемых цепочек возникают импликанты, именующие продукт или объект совершаемого действия (стрижка, овца), деятеля (портной, парикмахер, садовник, пастух) и т.д. Реализуются и возможности оперирования конкретизаторами иных типов: через подведение под суперординату (инструмент, орудие), соотнесение с координированными членами той же категории (нож, скальпель), именование признаков именуемого объекта (маленькие, большие, острые), в том числе связанных с характером функциональной ориентированности идентифицируемой вещи (портновские, канцелярские, кузнечные, пастушьи, садовые). Эта схема, отображающая лишь часть совокупного ассоциативного поля, уже даёт представление о том, что идентифицируемое слово немедленно включается в широкую сеть разнообразных связей, ориентированных на выявление возможных качеств именуемого объекта, совершаемых действий в тех или иных ситуациях, к тому же с учётом характера деятеля, объекта действия или результата действия и т.д.

Рис. 4.1

Вполне естественно, что для представителей разных лингвокультур оказываются по-разному актуальными те или иные конкретизаторы и/или направления актуализации импликативных цепочек. Фактически уже первые мои эксперименты показали расхождения между показаниями словарей и результатами прямого обращения к носителям языка[337], а также продемонстрировали необходимость межъязыковых/межкультурных сопоставлений для обнаружения тончайших нюансов идентифицируемых носителями разных лингвокультур эмоционально-оценочных переживаний смысла слов, которые практические не бывают равнозначными (т.е. вовсе не являются так называемыми «межъязыковыми эквивалентами»), хотя обычно двуязычные словари описывают их как таковые, что принимается как само собой разумеющееся теми, кто пользуется такими словарями.

Следует особо подчеркнуть, что никакой рисунок не может отобразить полноту связей, устанавливаемых в реальном внутреннем контексте мультимодального гипертекста, поскольку на разных уровнях осознаваемости могут активизироваться цепочки выводных знаний, направление, степень важности и длина которых определяются многими внешними и внутренними факторами.

В настоящее время создаются условия для масштабных межъязыковых/межкультурных сопоставлений ассоциативных, категориальных и других интересных для рассмотрения коллективных полей по результатам, сведённым в электронные базы данных, которые получены на материале разных языков и культур и находятся в свободном доступе в сети Интернет. В то же время сохраняются материалы ранее проведённых исследований, что позволяет проводить «вертикальный» анализ, позволяющий прослеживать динамику степени актуальности выявляемых смыслов, связей и отношений, стратегий и опор.

О широте открывающихся возможностей для хорошо подкреплённого статистикой исследования, способного выявить универсальные и этнокультурные особенности включения во внутренний контекст (в том числе – предпочитаемые в зависимости от специфики языка и культуры стратегии и опоры), можно судить хотя бы по следующим примерам экспериментальных материалов, полученных на базе различных языков.

Так, через ряд лет после издания «Словаря ассоциативных норм русского языка»[338]имеет место реализация обширной программы ассоциативных экспериментов по созданию «Русского ассоциативного словаря»[339](ныне идёт подготовка нового издания такого словаря), «Ассоциативных норм испанского и русского языков»[340], ассоциативного словаря информационных технологий на материале русского и французского языков[341], «Славянского ассоциативного словаря»[342], «Ассоциативных норм русского и немецкого языков»[343], «Ассоциативного фразеологического словаря русского языка»[344]и т.д. Продуктом исследования пермского коллектива авторов явились материалы эксперимента с русскими детьми[345]. Коллектив саратовских авторов издал двухтомный ассоциативный словарь по результатам эксперимента со школьниками Саратова и Саратовской области (1–11 классов)[346]. Коллективная монография «Галерея ассоциативных портретов»[347]подготовлена девятью авторами из Уфы. В Воронеже вышел из печати «Ассоциативный словарь употребительной русской лексики» под редакцией А. В. Рудаковой и И. А. Стернина[348]. Наряду с работой авторских коллективов происходит накопление ассоциативных словарей, подготовленных отдельными авторами из России, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Латвии, Украины на материале одного или разных языков[349], в печати имеются также сведения о ряде других экспериментальных исследований[350].

В мировой науке к числу ранее существовавших ассоциативных норм английского, французского, немецкого, польского и словацкого языков[351], добавились ассоциативные нормы британского английского, американского английского, немецкого, французского, испанского, датского, венгерского и других языков[352]; имеется также информация о подготовке ассоциативных норм японского языка, о составлении базы данных по балканским языкам, европейской сети экспериментальных данных и о возможностях извлечения полезной информации о слове из глобальных сетей данных[353].