Читать книгу "Мнемозина, или Алиби троеженца - Игорь Соколов"

Об этом я тоже не раз, и не два спорил с Борькой Финкельсоном, который просто офигел, когда узнал про мое троеженство.

– Это какое-то недоразумение, а может быть пещерный атавизм, – призадумался Борька, укачивая горланящего Фиму.

– Сам ты атавизм, – обиделся я, – недаром же говорят, Бог любит троицу!

– Вообще-то Иаков-то, да Авраам как наш прародитель, все были многоженцами, – смягчился Борька.

– А я не многоженец, а троеженец, – заспорил я.

– А какая разница? – удивился Борька.

– Разница невероятно большая! И даже божественная!

– Ну-ну! – усмехнулся он.

Глава 19. Идея ночных посещений

Через два дня состоялась новая встреча с родителями Мнемозины. Разумеется, что Капу мы им представили как нашу новую домработницу.

– Послушай, деточка, беги отсюда, пока этот старый хрыч и тебя не обрюхатил! – мгновенно заголосила нервная Елизавета Петровна.

– Уже обрюхатил! – засмеялась не менее громко Капа.

В отличие от Мнемозины с Верой, она родителей Мнемозины нисколько не стеснялась.

Возможно, что смелости и бодрости духа, ей придавала как молодость, так и некая условная богемность собственного происхождения.

– Гони ее к чертовой матери! – закричала на Мнемозину Елизавета Петровна.

Мы с Мнемозиной и Верой стояли за спиной у смеющейся Капы, которая, кстати, совершенно равнодушно отнеслась к истерике Елизаветы Петровны, а Леонид Осипович с жадным вниманием выглядывал из-за спины Елизаветы Петровны, думая, по-видимому, что бы такое заорать, чтобы хоть как-то поддержать свою ополоумевшую от горя супругу.

– Развели здесь бордель, понимаешь! – довольно слабо выкрикнул Леонид Осипович и умиротворенно затих.

– Ленечка! Это плохое слово! Не говори его больше! – с укором поглядела на него Елизавета Петровна.

– Хорошо, Лизочка! Больше не буду! – кивнул боязливо головой Леонид Осипович.

У него был очень печальный вид, хотя глаза с любопытством ощупывали Капу.

– Что загляделся, переспать что ли хочешь? – усмехнулась Капа и демонстративно оголила из-под кофты худенькую грудь.

– О, Господи! – перекрестилась Елизавета Петровна, и, схватив за руку удивленного Леонида Осиповича, быстро выбежала из квартиры.

– Как-то некрасиво получается, – вздохнула Капа, с улыбкой глядя на Мнемозину.

– Н-да! – философски изрекла Мнемозина и тут же засмеялась, а вслед за ней я, Вера и Капа.

Мы хохотали так, словно одновременно заражали друг друга беспричинным смехом.

Смех как будто превратился в какого-то неуловимого микроба, который перебегал из уст в уста, доставая из глубины нашего подсознания мимолетную тень прошлого, когда-то давным-давно прожитого нашими предками греха.

Потом мы пили «Саперави» и сочиняли все вместе письмо нашему президенту, чтобы он разрешил своим указом многоженство как идеальную форму брака.

Каждый из нас изрекал какую-нибудь мысль, и если она казалась интересной всем, Капа ее тут же вписывала в письмо.

– Многоженство – высокоэффективное средство от одиночества! – сказала Вера и ее мысль сразу же попала на страницу письма.

– За многоженство надо не судить, а поощрять! – засмеялась Мнемозина.

– Чем больше людей в одном браке, тем стабильнее ситуация! – нашелся я, и все сразу зааплодировали.

Капа с улыбкой записывала наши рассуждения, а ближе к ночи мы все вместе пошли бросать письмо в почтовый ящик, но до ящика мы так и не дошли, так как Капа его по дороге нечаянно потеряла.

– А так уж ли необходимо президенту наше письмо о нашем многоженстве?! – ответила вопросом на наши упреки Капа, и мы опять весело рассмеялись.

– Не исключено, что после нашего письма президент бы организовал в стране компанию против многоженства, – чуть позже серьезно заметила Вера.

– Да нужны мы ему, как телеге пятое колесо! – с озорным блеском в глазах заметила Мнемозина.

– Наши приоритеты нужны только тем, с кем мы проводим ночь, – взяла меня под ручку Капа.

Почти сразу же за другую ручку ухватилась Мнемозина, а Вере оставалось пристроиться сзади, так как дорожка к набережной была узкой.

– Пойдемте в ресторан, – предложила Капа.

– Нам скоро рожать, а ты нас в кабак зовешь, – обиженно вздохнула сзади Вера.

– Возьми его за ручку, а я буду рядом идти, как младшенькая, – предложила ей Капа и Вера с радостью согласилась.

– Спать совершенно не хочется, а куда идти неизвестно, – пожаловалась Мнемозина, прижимаясь щекой к моему лицу.

– Так, пойдемте же в ресторан, – уже жалобно прошептала Капа.

– Еще не перебесилась, так чего тогда напросилась?! – весьма неприятно засмеялась Вера, крепко сжимая мой локоть, и подмигивая мне с Мнемозиной.

– Тебя, что, в жопу петух клюнул! – одернула ее Мнемозина, – сейчас же извинись перед Капой!

– Прости, – шепнула со слезинкой на глазах Вера, и они с Капой неожиданно обнялись.

Я хотел что-то сказать, но было как-то неловко. Мы еще некоторое время прошлись по набережной, а потом вернулись домой.

За правую руку меня держала Мнемозина, а за левую Вера с Капой.

Они как-то умудрились пристроиться ко мне вдвоем сбоку, и всю дорогу перешептывались между собой, пока Мнемозина вслух читала мне свои стихи, которые она недавно стала писать как посвящения мне.

– Ты мой желанный, ты мой прекрасный, – шептала Мнемозина, нежно теребя мой пенис, незаметно просунув руку мне в карман.

– Все-таки с женами обращаться не менее сложно, чем с ядерным реактором, – задумался я, постепенно возбуждаясь, и страстно вздыхая.

Дома Вера опять вспомнила про графики интимных дежурств и между ними разгорелась жаркая дискуссия.

– Ты, что, дура?! – закричала Мнемозина. – Вспомни, как мы с тобой из-за этих графиков воевали! К тому же нам с тобой интимная жизнь противопоказана, если только Капе этой сейчас необходимо!

– Вот именно! – вмешалась Капа. – Мне это нужно, вам пока нет, поэтому могли бы без всяких графиков оставить нас вдвоем.

– А ты, что, нас стесняешься? – усмехнулась Мнемозина.

– Боюсь, забудусь и задену животы! – усмехнулась в ответ Капа, и все замолчали, поглядывая на меня, словно дожидаясь моего мудрого совета.

– Капа права, – вздохнул я, взяв ее за руку и уводя с собой в спальню.

Мнемозина с Верой беспокойно переглянулись, но все же подчинились.

– Женщина должна говорить сама за себя, если она хочет остаться произведением искусства, – шепнула Капа, страстно целуя меня.