Читать книгу "День, когда я стал настоящим мужчиной - Александр Терехов"

– Я посмотрю. Я хочу посмотреть! Папа!

Удивительно: мать ее стояла вмертвую – конечно, при делах.

– По телевизору увидишь. Завтра и покажут.

– По какому каналу?

– По взрослому. Поздно. Но мама тебя разбудит. Тебе теперь все обзавидуются. Папа – актер. Круто! Сериал – семь лет показывать будут! – я коснулся загривка хозяина, и он мигом включился:

– Иди, иди с этим главным дядей, мы будем снимать, а ты иди – поспишь… – и далось ему потрудней. – Ты нам мешаешь.

– Давай без дублей. Раз – и сняли, – я спросил Инициатора: – Грим не надо наложить? Синяк там или пару зубов выбитых? – Еще нагнулся к хозяину: – Не будет получаться с первого раза, если пойдет «я не знаю, о чем вы…» Тогда можно попробовать, что у героя сломаны два ребра. И не надо лишнего, типа у меня жена беременна, а мама больна, и нужны были деньги на лекарства…

Девочка стояла рядом, держалась за меня; моя, конечно, красивее, хотя все дети красивые, это потом начинают меняться, терпеливо замирала, как замирают воспитанные дети, когда начинаются взрослые разговоры, непонятно сливающиеся слова, скучая, уставая, но гордясь тем, что их не отправляют спать. Воспитанная.

Мой план выхода: посадить, обуть, накинуть теплое на плечи и какую-нибудь херню типа игрушки с кнопками, но маленькому стулу в прихожей при заходе переломали ноги, он стоял косо; чтоб без новых слез, я подхватил девчонку на руки, сам удивился, как легко и сразу обхватили руки мою шею: раз взяли на руки, значит – не сделают зла; надо разъяснить своей: протянет лапы чужой – беги!

– К тете Вике.

– А папа кого играет? – она по-взрослому вытирала лицо, ладонями, одновременно, от переносицы к вискам, словно умывалась.

– Разведчика. Который хочет помочь добрым людям.

– А мне показалось, вы очень злые.

Я вздохнул; рыжую предупредили, но всё теперь не так, она никак не могла собрать лицо в обычные пределы и удержать, вела трясущейся рукой: в этой комнате спят, лучше сюда, в «лучше сюда» светило только прямоугольное компьютерное небо в экономную аккумуляторную мощность, ложись, скоро мама придет, мама; девочка легко пошла к рыжей, угадывая в той стороне больше надежды, и сразу тихо заплакала там, я ни разу не взглянул прямо в ее лицо, мокрые кудри на висках, розовая пижама, а визг я забуду, я ждал того, чего уже не может быть на кухне. Вслушивался: утешающий шепот на испуганный шепот, и заново, опять, о, надолго – рыжая запела. Я опустился на табурет. Начну, если дождусь, так: извините, что без разрешения. Внизу по улице, чуть подпрыгивая, шел зонт сумасшедшего собаковода, прокатывали редкие машины по нарисованным стрелкам.

Она вышла вежливая, свежая – что бы ни случилось дома, даже если супруги бьются или бабка померла, к посторонним, разносчикам пенсий, к примеру, всё равно выходят с «у нас ничего особенного», чужие страдать не должны, это только родных не жалеют.

В халате, прозрачном, мне казалось, что, опьяняя меня, просвечивают соски, что я вижу пупок, маленький и аккуратный, как арбузное зернышко, а может, и ничего не просвечивало, на дополнительно умытом и отстранившемся белом лице выделился рот, как отдельно живущий орган, язык выскальзывал и сворачивал то налево, то направо, разглаживая углы губ, смотрела как в стену – не узнала, что ли, меня?!

– Починили электричество. Можно целовать, – зря я, но ничего. – Испугалась, Вика? Думала, насиловать будут? А то мы однажды… – нет, лучше не рассказывать. – А тут – работает оперативно-боевая группа!

До нее с запаздыванием доходил звук, или она подождала, пока ей переведут с моего языка на ее невидимые синхронисты, и вот только потом:

– Да. Было очень страшно. Особенно потому, что ведь до этого всё было тихо. Обычная ночь. Всегда думаешь, что, если тихо и закрыты двери, ничего не может со мной, – но обернулась и взглянула на комнату, в которой спали. – Настя так кричала, просто… Как…

– Избаловали ребенка.

– Еще так страшно стонали там, там, посмотрите – там, – «там» у нас стоял автобус. – Там тоже что-то случилось?

– Там наш Вова. Объяснял слабослышащему, что добровольная сдача предметов, запрещенных к обороту, будет являться смягчающим вину обстоятельством. Чай поставишь? – почему-то я заикался.

– Любите работать? – рыжая не приближалась, словно кто-то придерживал ее за шею.

– Знаешь, какой драйв! И десять дней к отпуску, – я шлепнул себя ладонью по груди. – Женат. Есть ребенок. Здоров.

– Разведена. Двое детей.

А грудь как у молодой.

– Квартира твоя?

– Бывшего мужа. Он умер, наркотики. Всем говорю: хоть что-то хорошее для детей сделал.

– Значит, встречаться будем у тебя, по понедельникам, в твой выходной? – почему не попробовать, а вдруг что-то можно еще… и ничего, что я показал лицо… я поднялся и сам пошел к ней, а вдруг девчонка заснула или побоится выйти, потушим свет и вставлю по-быстрому, и ей радость – изголодалась; сам себе удивлялся. – Что-то я влюбился в тебя. Все признаки налицо: голос дрожит, сердце бьется.

– Есть одна проблема.

– Не побрита, «дни» или «я – лесбиянка»? Шутка!

– Я хочу еще двоих детей.

– Это не ко мне, – что-то я не решался обнять и просто нависал, расправляя пошире плечи. – Замуж тебе надо? Но поправить материальное положение можно не только замужем. С твоими, – я показал: грудь, бедра, – это вопрос решаемый.

– Замуж выходят не только ради этого. Есть еще кое-что. Столько уродов вокруг…

Вот ненавижу, когда умничают: все ж такие, как я, одинаковые, каждый клиент – всего лишь несколько мест для удара бейсбольной битой, соединенных вместе, только некоторые похитрей, папы-мамы у них профессоры, или начальнички, или денег подняли и устраивают своих в теплые места, обучают непонятным словам и дурят нас, русских ванек. За непонятными словами всегда или никчемность слабого, или хитрости до хера.

– Хватит. Иди ко мне. Давай! Да ладно тебе, она спит. Ну, чо ты? Иди. Ну!

– У вас текст есть? – она выбралась из моих рук.

– Какой?

– Я не могу, когда нет текста.

– В смысле, прелюдия какая-то нужна? Куда-нибудь сходим, посидим.

Она вздрогнула – прикладом автомата стукнули в дверь: уходим.

Я – гляди: обиделся! – без «до свиданья!» живо двинулся на выход, да пошла ты на хрен, таких… Это тебе надо! Дал время пожалеть и только от лифта обрадовал:

– Виктория! – изобразил рукой мобилу возле уха. – Телефон свой напиши. Пока лифт подымается. Может, позвоню когда-нибудь. Видишь, не все уроды-то!

– Не надо.

– Удобней на почту? Спишемся! Адрес!

Нет. И лифт приехал!

– Стучись тогда сама, если будет скучно. Может, наедет кто.