Читать книгу "Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи"

— Да, Дина Биби. Сестра сказала, вашей мамы нет дома.

— Она ушла в гости. Вы хотели с ней повидаться?

— Да. Нет. Я хочу поговорить с вами. И жалею, что не приехал раньше, Дина Биби, чтобы сказать вам то, что должен.

— Да в чем же дело, Шариф Мухаммад Чача? Расскажите!

— Дина Биби, я вернулся из Бомбея, и мне сказали, что вы выходите замуж. За сына моего саита[111], за Акрам-саита.

Я кивнула, ожидая продолжения.

— Дина Биби, вы не должны выходить за него.

— Что? Что вы такое говорите? Почему?

— Он… Акрам-саит… мне больно говорить это, Дина Биби. Они должны были вам рассказать. Но сестра говорит, они скрыли правду. Я понимаю, дурно говорить о сыне своего хозяина. То, что я должен вам сказать, никогда не говорил даже сестре, до сегодняшнего дня. Лучше бы она знала обо всем раньше. Хозяин был добр ко мне, я обязан ему свободой. Но, прежде чем прийти в его дом, я работал на вашего отца, Дина Биби. Это тоже имеет значение. Если бы ваш отец был жив, я пришел бы говорить с ним. Он никогда не допустил бы этого брака. Если бы знал то, что я скажу. Но его больше нет, и я обязан все рассказать вам. Дина Биби, Акрам-саит не годится вам в мужья. Он… он вообще не годится. Он нездоров. Болен на голову. Он сумасшедший, псих. Его отправили за границу, к знаменитым врачам. А теперь он вернулся. Вроде ему полегчало. Но вы все равно не должны выходить за него, Дина Биби. Не должны.

Я молчала. Что ответить? Как поверить в такое? Это не могло быть правдой. Шариф Мухаммад Чача ошибался. Должен был ошибаться. В моем голосе не осталось и тени счастья, искрившегося всего минуту назад. Твердо и холодно я заявила:

— Будьте осторожны, Шариф Мухаммад Чача, думайте, что говорите.

— Не просите подробностей. Не важно, что я понимаю, чего не понимаю. Важно только, что он нездоров. Когда я узнал, что они вам ничего не сказали, то сразу понял, что должен прийти и все вам рассказать.

В гробовом молчании я стояла на руинах волшебной сказки. Пытаясь сделать вид, что не слышала того, что услышала. До свадьбы оставалось два дня. Нет. Нет. Шариф Мухаммад Чача ошибся. Я знаю правду. Я знаю Акрама. В нем нет и намека на то, о чем твердит этот пожилой бородатый мужчина — в конце концов, просто слуга. Это клевета. Да, именно так.

— Шариф Мухаммад Чача, нет. Все, что вы сказали, — неправда. Я не знаю, почему вы это делаете. Что вы имеете против Дяди Аббаса, против Акрама. Но вы лжете. Ступайте прочь.

Немедленно. И не смейте никогда больше повторять то, что сказали мне. В противном случае я все расскажу вашему хозяину.

— Нет, Дина Биби, пожалуйста, не делайте этого. Я и так всем рисковал, придя к вам.

Чудовищным напряжением лицевых мышц смягчив тон, я согласилась:

— Хорошо. Не знаю, почему вы сказали то, что сказали. Но я никому не сообщу об этом, Шариф Мухаммад Чача. Только уходите. Представьте, что этого разговора никогда не было.

Стискивая в руке шапку, Шариф Мухаммад Чача бросил на меня последний молящий взгляд и ушел.

Мэйси тихонько подошла, встала рядом, положила руку мне на плечо и проговорила:

— Мой брат не лжец, Дина Биби. Он говорит правду. Вы должны обо всем рассказать маме. Пускай она решает.

— Нет! Нет, Мэйси. Будь что будет.

— Но… Дина Биби… ты не можешь сейчас спокойно подумать.

— Нет, Мэйси! Не рассказывай ей эти глупости. Да, вот именно — глупости! Он просто чего-то не понял. Держи язык за зубами.

Иногда я думаю, что случилось бы, ослушайся Мэйси моего приказа. Можно было все изменить? Захотела бы я этих перемен? Невозможно ответить! Такие вопросы медленно пожирают нас. Что, если бы Шариф Мухаммад Чача не пришел тогда? И я блаженствовала бы в неведении? Да, изображать невинную жертву было бы легче. Считать себя принцессой, обманом выданной замуж, — сама ни за что не согласилась бы! — и осознавать собственное бессилие и беспомощность. Но я никогда не была беспомощной — как бы ни хотелось так о себе думать. Как удобно было бы — обвинять кого угодно, кроме себя. Но, рассказав мне правду, Шариф Мухаммад Чача сделал меня участницей того, что произошло позже. Он спас меня, хотя считал, что потерпел поражение. Если бы меня обманули, я стала бы жертвой этого обмана. И Мэйси, и Шариф Мухаммад Чача выполнили мою просьбу — нет, приказ. Оба промолчали. Как и я.

В день свадьбы я несколько часов проторчала в салоне красоты — меня ублажали, прихорашивали и наряжали, как живую куклу, и в итоге сама себя не узнала в зеркале. На церемонии никках[112]я сидела на возвышении перед залом, заполненным женщинами, мехфил[113]; все необходимые документы уже были подписаны. Прежде чем мулла получил мое устное разрешение представлять меня и мои интересы — через щель в занавеске, по другую сторону которой и одновременно перед толпой мужчин сидел Акрам, — ко мне пробралась мать Акрама и зашептала прямо в ухо:

— Дина, дорогая, не знаю, говорили тебе об этом или нет. Но дважды в жизни женщины Аллах особенно внимательно прислушивается к ее молитвам. На свадьбе и когда она рожает дитя. Дина, прошу тебя, когда начнется никках, помолись за Акрама. За всех нас. О нашем здоровье и своем. И о здоровье Акрама. — Она нежно приподняла мой подбородок, заглядывая в глаза, которым вообще-то не положено было смотреть на других людей в день свадьбы. — Пожалуйста, Дина, прошу. Не забудь. Особенно о нем.

Я согласно кивнула, внезапно испугавшись самой возможности, что Шариф Мухаммад Чача сказал правду. Я испугалась, что уже дала согласие, подписав документы, которые держал в руках мулла.

Кто-то положил передо мной раскрытый Коран, велев не сводить глаз с нужной страницы. На запястье мама повязала мне четки, тасбих[114], цвета сухой почвы, вылепленные из глины Кербелы, где пролилась кровь Хусейна и его семьи, — мрачный контраст блестящим золотым браслетам, позвякивавшим в такт движениям моей руки. Все затихли, как только мой мулла и мулла Акрама начали диалог — по-арабски, а значит, непонятно мне, жениху и большинству гостей. Торжественное вступление окончилось, все женщины ринулись с поздравлениями и объятиями ко мне, маме и матери Акрама, восклицая мубарак[115]. Поздно было пугаться — я стала женой. В горе и в радости, как говорят в американских фильмах.

Ликующая родня проводила нас к уже знакомому американскому автомобилю, украшенному, как и я, цветами и всякой блестящей мишурой, за рулем сидел Шариф Мухаммад Чача; дальний родственник, игравший роль брата, которого у меня не было, держал над моей головой Коран в бархатном переплете. В сопровождении подружки невесты, еще одной родственницы, недавно вышедшей замуж, и друга Акрама, его двоюродного брата, нас отвезли в отель «Лакшери Бич», где гости уже собрались на праздничный обед. Здесь, на сцене, мать Акрама повязала мне на руку имам замин[116]— вышитую шелковую повязку с монетками внутри, которые позже следует раздать как милостыню. Вторую ленту повязала моя мама Акраму. Мы обменялись кольцами. Гости поднимались на сцену поздравить, пожелать счастья и сфотографироваться с нами.