Читать книгу "Неуютная ферма - Стелла Гиббонс"

– Я уверена, тебе в Лондоне понравится. Нельзя все время сидеть взаперти. Это… э… огорчает всех нас до крайности. Я хочу сказать, такие чудесные дни. Жалко тратить их попусту.

– Все мои дни пусты, – отрешенно проговорила Юдифь. – И сама я пуста. Высохшая кожура… корка… шелуха. Зачем я нужна теперь, когда он уехал?

– Не стоит об этом думать, – ласково ответила Флора. – Просто настройся, что мы едем проветриться.

И до ухода она смогла вытянуть из кузины смутное полуобещание быть завтра готовой к девяти утра. Юдифи было все равно, что происходит, лишь бы от нее не требовали говорить, и Флора воспользовалась этим безразличием, чтобы навязать кузине свою волю.

Выйдя от Юдифи, она отправила Адама в Воплинг с телеграммой следующего содержания:

ГЕРРУ ДОКТОРУ АДОЛЬФУ МЕДЕЛЮ

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ПСИХОАНАЛИЗА

УАЙТХОЛЛ

ИНТЕРЕСНЫЙ СЛУЧАЙ ДЛЯ ВАС ТЧК НЕ МОГЛИ БЫ ВЫ ПООБЕДАТЬ НАМИ ГРИМАЛЬДИ ЧАС ПЯТНАДЦАТЬ ЗАВТРА СРЕДУ ВПР КАК МАЛЫШ ВПР ЦЕЛУЮ Ф ТЧК ПОСТ

И в девять часов вечера, когда Флора сидела у раскрытого окна в своей маленькой гостиной, вдыхала аромат боярышника и писала Чарлзу, Нэнси (дочь Марка Скорби) принесла ей телеграмму, гласившую:

КОНЕЧНО УДОВОЛЬСТВИЕМ ТЧК МАЛЫША ОТЧЕТЛИВАЯ ПАРАНОЙЯ ЗПТ НЯНЬКА ГОВОРИТ ДЛЯ ВОСЬМИ МЕСЯЦЕВ СОВЕРШЕННО НОРМАЛЬНО ЗПТ ОНА РАЗБИРАЕТСЯ КУДА ЛУЧШЕ МЕНЯ ЗПТ НАСТОЯЩЕЕ СОКРОВИЩЕ ТЧК ЖДУ ВСТРЕЧИ ТЧК КАК ПОГОДА ВПР АДОЛЬФ

Глава 20

Вылазка в Лондон прошла замечательно, хотя и не без мелких неприятностей. Например, волосы Юдифи рассыпались каждые несколько минут, и Флора должна была всякий раз заново подкалывать их шпильками, да еще и отвечать на сочувственные вопросы попутчиков, у которых периодические возгласы Юдифи, называвшей себя то «пустой скорлупкой», то «сухой лузгой», вызывали понятный интерес.

Однако все эти неприятности остались в поезде. Теперь Флора вместе с Юдифью и доктором Мёделем сидела за тихим столиком у окна в «Гримальди» и наблюдала, как доктор берет дело в свои руки. Его тяжелая обязанность как государственного психоаналитика состояла в том, чтобы переключать любовь пациентов с недолжных предметов на себя – временно, разумеется. При первой же возможности он переносил их привязанность на что-нибудь безобидное вроде шахмат или садоводства. Но покуда их любовь была направлена на него, доктору Мёделю приходилось туго, так что он честно отрабатывал каждый пенни из восьмисот фунтов годового жалованья, которое платило ему заботливое правительство.

Глядя, как Юдифь, словно дремлющий вулкан, разгорается темным пламенем, Флора восхищалась опытом и умением врача, сумевшего произвести эту перемену за время недолгого светского разговора.

– Теперь все будет хорошо, – шепнул он Флоре в конце ленча, пока Юдифь задумчиво смотрела в окно на оживленную улицу. – Мы поедем в клинику и побеседуем. Там она пробудет месяцев шесть, а затем я отправлю ее отдыхать за границу. Я думаю, не заинтересовать ли ее старинными церквями. Да, хорошая мысль. Их в Европе столько, что хватит на целую жизнь. Деньги у нее есть? Чтобы осмотреть все старинные церкви в Европе, нужны деньги. Есть, говорите? В таком случае все замечательно. Не тревожьтесь за нее. Она будет вполне счастлива… Да, жалко, столько энергии, и вся направлена внутрь. Я обращу ее наружу… на старинные церкви. Да.

Флоре стало чуточку не по себе. Она и раньше видела, как пациент успокаивается, послушный воле психотерапевта, но привыкнуть к этому так и не смогла. Будет ли Юдифь и впрямь счастлива? Безусловно, она уже и сейчас выглядела другой. Ее взгляд следил за каждым движением доктора Мёделя, когда тот расплачивался с официантом; Флора никогда еще не видела у кузины такого живого и осмысленного выражения.

– Как я поняла, вы остаетесь на какое-то время с доктором Мёделем, кузина Юдифь? – спросила она.

– Он меня пригласил. Он очень любезен… В нем есть темная сила, – ответила Юдифь. – Он гудит… как черный гонг. Неужели ты не чувствуешь?

– Не всем нам одинаково везет, – весело сказала Флора. – Тебе и впрямь стоит поехать с ним. Отдохнуть после… после всего, что произошло на ферме. Ты взбодришься, и все такое. А потом сможешь развеяться за границей, посмотреть достопримечательности – старинные церкви и тому подобное. О ферме можешь не беспокоиться. Рувим отлично о ней позаботится и будет каждый месяц присылать тебе деньги на развлечения.

– Амос… – прошептала Юдифь. Чувствовалось, что нити, связывающие ее с прошлым, рвутся одна за другой, но все еще держат.

– Я бы из-за него не тревожилась, – бодро заметила Флора. – Он наверняка уже в Америке с преподобным Элдерберри Шифтглассом. Когда соберется назад, известит. Не думай о нем. Радуйся жизни, пока молода.

Очевидно, именно этим и собиралась заняться Юдифь. Усаживаясь в авто доктора Мёделя, она выглядела совершенно преображенной и обновленной. Даже если сделать скидку на ее привычку раздувать любые свои переживания втрое, надо было признать, что она чуточку повеселела.

На прощание Флора пообещала проследить, чтобы в клинику отправили три грязные красные шали и мешочек ржавых шпилек (весь гардероб Юдифи), а также деньги на ближайшие шесть месяцев. Она ничуть не сомневалась, что доктор Мёдель распорядится ими разумно.

Итак, одной заботой стало меньше, и Флора, провожая глазами докторский автомобиль, чувствовала самую искреннюю радость.

С такой же радостью и еще каким-то чувством, подозрительно напоминающим нежность, она, возвращаясь со станции, увидела впереди очертания фермы «Кручина».

Был чудесный теплый вечер. Лучи солнца, как часто бывает летом в предзакатное время, тяжелыми золотыми стержнями пробивались через зеленые туннели листвы. Ни облачка не было в темнеющем небе, и тени, наползавшие из леса, придавали всей округе какую-то особенную мягкость.

Сама ферма уже не походила на зверя, изготовившегося к прыжку. Впрочем, у Флоры, не имевшей обыкновения видеть сходство там, где его нет, такого сравнения не возникало и раньше. Просто ферма выглядела грязной, унылой и жалкой, и, когда мистер Клоп заметил, что она точь-в-точь изготовившийся к прыжку зверь, у Флоры не хватило духу возразить.

Теперь дом не выглядел унылым и жалким. Чисто вымытые окна горели закатным золотом, почти на каждом висела крахмальная клетчатая занавеска. Двор вымели, и какой-то заботливый человек (а именно Ездра, носивший в сердце тайную страсть к сельскому хозяйству) прополол и окучил огород, так что теперь там стройными рядами цвели бобы.

«Я, – просто подумала Флора, глядя из тарантаса на дом, – сделала это своим маленьким топориком»[32]. И радость раскрылась в ее сердце, словно цветок.