Читать книгу "Сказки для парочек - Стелла Даффи"

Бен будит спящих кузенов сообщением, что его родители разводятся. Близнецы опять засыпают, а Бен лежит по горло укрытый тьмой и на пару с кузиной Стефани строит фантастические планы о детстве с родителями-одиночками. Оба с радостью предвкушают двойные подарки и карманные деньги. Стефани и Бен усыпляют друг друга слюнявыми детскими поцелуями и отнюдь небезопасной жвачкой — ею можно подавиться во сне. Жвачку Стефани извлекла из тумбочки. Скоро ей все вернется сторицей.

Кушла чувствует, как ее тянет к Дэвиду. Вдалеке маячит башня. Кушле хочется поцеловать его тонкие мягкие губы, но она не доверяет себе. Ее сердце уходит в пятки.

В дворцовом саду, на верхушке заброшенной водонапорной башни, вдруг затряслось сорочье гнездо — его настигло раскатистое эхо, проделавшее путь из спальни в Южном крыле, где в воплях рожает Ее Величество и где по традиции родились многие поколения королев и королей. Где произвели на свет веселую нежную Кушлу, где чуть ли не щипцами и кровососными банками вытащили Дэвида из уюта материнской утробы. Мистер Сорока прилетел домой, нагруженный пятью золотыми кольцами, двумя карманными часами и новенькой сверкающей монеткой. Монетка была частью необыкновенной коллекции из шестисот экземпляров, и все они завтра будут отправлены на переплавку. На деньгах выбьют черты нового дворцового ребенка, когда тот родится. Но монетка в клюве сороки избежит этой участи. Она навсегда останется без лица, и сорочьи птенцы станут практиковаться на ней в воровстве, как только научатся летать.

Ее Величество снова кричит, земля содрогается, а люди бормочут молитвы, хотя официальной религии в стране не существует. Король заставляет себя проглотить восемнадцатый бутерброд с медом за день и приказывает испечь еще одну булку с семенами подсолнуха. О здоровье жены мистера Сороки никто и не подумал осведомиться.

Кушла ведет Дэвида к башне. Они идут, бегут, летят по пустынным темным улицам, по безвременью между Рождеством и Новым годом. Кушла крепко держит Дэвида за руку, и когда его левый указательный палец гладит ее большой палец, прикосновение пронзает ее насквозь.

Фея Сострадания взяла выходной. В компании с бутылкой «Джека Дэниелса» и подмалеванными сепией фотографиями она оплакивает свое долгое будущее. Жаворонок влетает в комнату через закрытое окно и опускается на стол. Старуха ласково берет его в руку и гладит талантливое горлышко. Королева опять взвыла, ее первобытный царственный рык тяжелой волной катится по лесу, по темной воде и падает прямо посередине коттеджа. Фея Сострадания вливает в себя полбутылки виски и, окончательно расстроившись, сворачивает нежной птичке шейку.

К тому времени, как они добрались до башни, Кушла совершенно измучена. Дэвид отправляет ее полусонную наверх в лифте, к счастью, отмытом и начищенном ради праздника. Сам в одиночестве взбирается по ста ступеням, прорубая путь в густом шиповнике и колючих зарослях терновника. Когда он добирается до квартиры сестры, Кушла уже не только проснулась, но и распустила золотые локоны и задвинула в угол прялку. Она также подмела, убрала и стерла пыль во всем доме, насвистывая во время работы. Сварила свежего кофе и нарезала бутерброды с ветчиной, уложив их на блюдо на кухонном столе.

Джонатану снятся два гея в гоночном автомобиле на обоях, они несутся по узким белым коридорам дома, похожего на те, что стоят в Ислингтоне.

Мартин смотрит фильм — печальную историю о том, как расстались парень и девушка, любившие друг друга с детства.

Фрэнсис идет на кухню, не зажигая света, открывает холодильник и съедает половину французского батона, четыре сливочных крекера, банку сгущенки и три баночки взбитых сливок с орехами.

Короля вырвало двадцать третьим бутербродом с медом, и он приказывает запечатать дворцовые ульи.

Королевская кошка бросает недоеденную мышь и несется в родильную комнату. Ничто так не любит дворцовая кошка, как свежую королевскую плаценту.

Кушла обнимает Дэвида. Она понимает и не понимает, зачем он здесь. Они не разговаривают. Кушла открыла окна на башне, ясная ночь и морозный северный ветер волной накрывают их. Они танцуют, Кушла смотрит на Дэвида снизу вверх, пот струится по ним ручьями, слепит глаза, они срывают одежду со взмокших тел, пытаясь охладить кожу. Когда они раздеваются догола, ветер стихает и в наступившей тишине они слышат далекий крик младенца.

Новый младенец пинками и толчками прокладывает себе путь между ног королевы, молотит головой, как тараном, по царственной тазовой кости, разрывает давно зажившие внутренние швы, оставленные первыми и вторыми родами. Агонизирующая королева ненавидит свою дочь, проклинает сына, презирает мужа и сожалеет о каждой минуте своей жизни. Она костерит нового ребенка и грозит отмщением дворцовому врачу. Когда голова ребенка выходит из матери, дворцовые художники, сгрудившись вокруг завывающей королевы, принимаются зарисовывать младенческий лик для отливки монет. Доктор выдергивает скользкое тельце из матери; королева знаменует изгнание плода завершающим воплем. Изумленный шорох пробегает по толпе вельмож. Ребенка подносят матери, чтобы она увидела, чем вызван этот шорох.

Посылают за королем, и он прибегает запыхавшись. Королева возлежит на окровавленных атласных простынях в царственной славе. К появлению короля младенца отмыли и выложили голенького на материнскую грудь. Потрясенный король замирает и опускается на колени перед ликующей королевой. Повитуха, колдуя, ошиблась. Наверное, все-таки зря они удалили аппендикс тому парню. Король с королевой и без аппендикса получили, что хотели. Годы осточертевших бутербродов с медом в конце концов оправдали себя. Особая диета принесла успех, и сперма Его Величества стала поистине чудодейственной. Ребенок — не просто девочка, это гермафродит. Громовая весть разносится по стране. Цель достигнута! Королева-мать и ребенок чувствуют себя хорошо, с гордостью объявляет отец, Ее Величество подарила жизнь крепышу Оба.

Кошка облизнулась. Кушла лизнула Дэвида. Дэвид зализывал ее раны.

45

На этом месте не всегда возвышалась башня. На этом месте не всегда жили люди. До шестидесятых годов на плоскости, узурпированной башней, пролегала обычная лондонская улица с длинными симметричными рядами викторианских домов. Каждый домик начинался общей комнатой и заканчивался кухней, уборная отдельно, на улице. В каждой комнате цвели розы до потолка, красовались лепные карнизы и камины из кованого железа — камины, которые теперь легко уходят на аукционах за тысячу фунтов. Подлинность не ценилась столь высоко, когда она была современностью. Подлинность не ценилась столь высоко и тогда, когда строители сносили ее гигантскими стальными шарами. Там, где стояли впритык двадцать восемь домов с огороженными садиками, теперь на глубоком цементном фундаменте расселась многоквартирная башня. Вряд ли пластиковые дверные ручки и бетонные перекрытия когда-нибудь достигнут сияющих высот своих викторианских предшественников. Даже если им позволят продержаться столь же долго.

Домов больше нет, как нет и полей и лесов, что некогда простирались в этой части города, но сегодня Кушла открыта мнимому простору, и прошлое гурьбой врывается в ее сознание. Она открыта пристальному взгляду принца, и видит в его глазах бесчисленных оборвышей с диккенсовских гравюр, что дерутся или играют; видит молчаливые викторианские пары, осуществляющие свою исключительную прерогативу — воспроизводение потомства; видит юношей и девушек — как они шепотом делятся секретами за закрытыми дверьми и как оступаются в запретную сексуальность в высокой траве, под старым дубом. Кушла слушает Дэвида, рассказывающего о своем долгом путешествии к ней, о том, сколько дорог он исходил, пока нашел ее. Кушла слышит приглушенный плач младенцев; горестный вой матери, потерявшей ребенка; задушенный мужским плечом вскрик девушки, только что потерявшей девственность. Если бы Дэвид не так увлеченно ласкал ее тело, она бы почувствовала их боль. Но Дэвид слишком увлекся. И ничего другого Кушла уже не чувствует.