Читать книгу "Девушка в поезде - Пола Хокинс"

– С тобой все в порядке, дорогая?

Было видно, какое удовольствие ей все это доставляло.

Мне пришлось уйти, потому что оставаться там я не могла. Они все мне очень сочувствовали, говорили, какой для меня это, наверное, удар, но на их лицах было написано плохо скрываемое осуждение. Как я могла доверить ребенка такому монстру? Какой же надо быть для этого матерью?!

Я пыталась дозвониться Тому, но его телефон сразу же переключался на голосовую почту. Я оставила ему сообщение с просьбой перезвонить мне при первой возможности, стараясь говорить обычным голосом, но ноги меня едва держали.

Я не стала покупать газету, но не смогла удержаться и прочла новость в Интернете. Там все излагалось довольно расплывчато. «Источники, близкие к расследованию дела Хипвелл» утверждают, что Меган «возможно, причастна к убийству собственного ребенка», совершенному десять лет назад. Эти «источники» не исключали, что это могло послужить мотивом для ее собственного убийства. Возглавляющий расследование инспектор Гаскилл, который приезжал к нам после исчезновения Меган, отказался прокомментировать данную информацию.

Том мне перезвонил – у него был перерыв между встречами, так что приехать домой он не мог. Он пытался успокоить меня, говорил, что это вполне может оказаться очередной уткой:

– Ты же не хуже меня знаешь, что половине того, о чем пишут в газетах, верить нельзя.

Я не стала давать волю чувствам, потому что пригласить ее помочь мне с Эви было его идеей. Он и так должен чувствовать себя ужасно.

К тому же он прав. Все это может оказаться уткой. Но кому это могло понадобиться? Зачем придумывать такое? И я не могу отделаться от ощущения, что не удивлена. Мне всегда казалось, что с этой женщиной что-то не так. Сначала я думала, что она просто слегка инфантильна, но дело было в другом – она жила в своем мире. Была погружена в себя. Я не хочу кривить душой. Я рада, что ее больше нет. Скатертью дорога!

Вечер

Я наверху, в спальне. Том с Эви смотрят телевизор. Мы не разговариваем. Это моя вина. Едва он вошел в дом, как я на него набросилась.

Весь день все именно к этому и шло. Я ничего не могла с собой поделать, не могла от этого скрыться, она была повсюду, где бы я ни оказалась. Здесь, в моем доме, она держала мою малышку на руках, кормила ее, переодевала, играла, пока я дремала. Я воспоминала все случаи, когда оставляла Эви на ее попечении, и мне становилось дурно.

А потом настала очередь паранойи – чувства, что за мной постоянно следят. Оно не покидало меня все время, которое мы прожили в этом доме. Сначала мне казалось, что причина в поездах. Все эти безликие люди в окнах вагонов, смотревшие на нас, приводили меня в содрогание. Я не хотела сюда вселяться, в первую очередь именно поэтому, но Том не хотел отсюда уезжать. Он говорил, что при продаже дома мы потеряем много денег.

Сначала это были поезда, потом – Рейчел. Она следила за нами, встречала на улице, постоянно названивала. А затем к этому добавилась Меган, когда была здесь с Эви: мне всегда казалось, что она за мной наблюдает и оценивает, какая я мать, осуждает, что я не могу обойтись без посторонней помощи. Я понимаю, что это глупо. А потом я вспомнила, как Рейчел заявилась к нам в дом и забрала Эви. Похолодев, я подумала, что ничего глупого в моих страха нет.

Вот почему к приходу Тома я уже так себя накрутила, что не могла сдержаться. Я поставила ему ультиматум: мы должны переехать, я ни за что не останусь в этом доме и на этой улице, зная, что здесь произошло. Куда бы я теперь ни бросила взгляд, я вижу не только Рейчел, но и Меган. Я думаю обо всех предметах, которых она касалась. Это невыносимо! Я сказала, что мне наплевать, удачно мы продадим дом или нет.

– Тебе не будет наплевать, когда нам придется жить в худшем месте и нечем будет платить за ипотеку, – совершенно разумно возразил он.

Я спросила, не могут ли нам помочь с деньгами его родители – они богаты, – но он сказал, что никогда больше ни о чем их не попросит. И разозлился, заявив, что прекращает разговор на эту тему. А все из-за того, как родители Тома восприняли его решение оставить Рейчел ради меня. Мне не следовало говорить о них – упоминание о родителях всегда выводило Тома из себя.

Но я ничего не могла с собой поделать. Я чувствовала отчаяние, потому что каждый раз, закрывая глаза, видела ее за кухонным столом с Эви на руках. Она играла с ней, улыбалась и разговаривала, но всегда как-то неискренне, будто вообще не хотела тут находиться. И с удовольствием передавала Эви мне, когда наступало время уходить. Будто ей не нравилось держать ребенка на руках.

Рейчел

Среда, 7 августа 2013 года

Вечер

Жара просто невыносимая и продолжает усиливаться. Окна квартиры распахнуты настежь, и с улицы тянет запахом угарного газа. В горле першит. Я второй раз за день принимаю душ, и в это время звонит телефон. Я не беру трубку, но он звонит снова. А потом еще раз. Когда я выхожу из душа, он звонит в четвертый раз, и я отвечаю.

Он охвачен паникой и говорит, задыхаясь, отрывистыми фразами:

– Я не могу попасть домой. Там повсюду камеры.

– Скотт?!

– Я знаю, это… звучит дико, но мне надо пойти куда-то, где меня не будут ждать. Я не могу пойти к матери или друзьям. Я… просто езжу на машине. Езжу с тех пор, как ушел из полицейского участка… – Он запинается. – Мне надо просто побыть где-то час или два. Сесть и подумать. Без них, без полиции, без всех этих людей, задающих проклятые вопросы. Извините, но не мог бы я приехать к вам?

Я отвечаю, что, конечно, пожалуйста. И не потому, что он в панике и отчаянии: мне хочется его увидеть.

Хочется ему помочь. Я называю ему адрес, и он говорит, что будет через пятнадцать минут.

Через десять минут раздаются резкие короткие звонки в дверь.

– Извините, что беспокою, – говорит он в дверях, – но я не знаю, к кому еще обратиться.

У него затравленный вид: он потрясен, он бледный и мокрый от пота.

– Все в порядке, – заверяю я его и впускаю в дом. Я провожаю его в гостиную и предлагаю сесть на диван. Приношу с кухни стакан воды. Он залпом выпивает его, садится и, упираясь локтями в колени, понуро свешивает голову.

Я медлю, не зная, что лучше – сказать что-нибудь или промолчать. Потом беру стакан и снова наполняю его, не говоря ни слова. Наконец он нарушает молчание:

– Вы думаете, самое плохое уже случилось? Я хочу сказать, могли бы подумать? – Он поднимает на меня глаза. – Моя жена умерла, и полиция считает меня убийцей. Что может быть хуже этого?

Он рассказывает о новостях, о том, что пишут про Меган. О статье в таблоиде, в которой, якобы по сведениям из полиции, сообщается о причастности Меган к смерти ребенка. Невразумительная, грязная клевета на мертвую женщину. Это подло.

– Это гнусная ложь! – говорю я. – Такого просто не может быть!